— Мы немножко побеседуем тет-а-тет, Тампер, — произнес он,протирая пульт. Его горло вздулось; вырывавшийся из него голос казался почтинечеловеческим даже его обладателю. Норман нисколько не удивился, почувствовав,что у него возникает эрекция. Он швырнул пульт дистанционного управления накресло и повернулся к поникшему Слоуику, из-под очков которого струились слезы.К Слоуику, одетому в майку белого человека. — Я хочу поговорить с тобойначистоту. Ты мне веришь? Мой тебе совет — будь со мной откровенен. Не вздумайюлить, мать твою.

— Пожалуйста, — простонал Слоуик, протягивая к Норманудрожащие руки. — Пожалуйста, не трогайте меня. Вы ошиблись, я ничего не знаю—то, что вам надо, вы от меня не узнаете. Я ничем вам не помогу.

Но в конечном итоге Слоуик помог, и очень здорово. К томувремени они спустились в подвал, потому что Норман начал кусаться, и дажетелевизору, выставленному на полную мощь динамиков, не удавалось целикомзаглушить крики еврейчика. Но, как бы там ни было, несмотря на крики, онвсе-таки здорово помог ему.

Когда веселье завершилось, Норман нашел под кухонной мойкойнесколько мешков для мусора. В один он уложил рукавицы-прихватки и своюрубашку, в которой теперь нельзя было показываться на людях. Он заберет мешок ссобой и избавится от него позже.

Наверху, в спальне Тампера, он раскопал единственный предметгардероба, который хотя бы приблизительно закрывал его мощный торс: мешковатыйвыцветший свитер с эмблемой «Чикаго Буллз». Норман положил свитер Тампера накровать Тампера, потом пошел в ванную комнату Тампера и включил душ Тампера.Ожидая, пока стечет холодная вода, он заглянул в аптечку Тампера, нашел пузырекампила и выпил четыре таблетки сразу. У него болели зубы, у него ныли челюсти.Всю нижнюю часть лица покрывала кровь, к губам прилипли волоски и кусочки кожи.

Он ступил под душ и снял с полочки мыло Тампера, мысленнонапомнив себе о том, что его тоже нужно будет сунуть в мешок. На самом деле онне представлял, насколько необходимыми окажутся принятые меры предосторожности,поскольку не мог судить, какое количество достаточных для суда улик оставил засобой в подвале. После какого-то момента его память перестала фиксироватьсобытия. Намыливая волосы, он запел:

— Бродя-а-а-а-ачая роза… бродя-а-а-а-ачая роза… где тыбро-о-о-одишь… никто-о-о не зна-а-а-ает… под ве-е-е-етром холо-о-одным… тывы-ы-ы-ыросла, роза… и кто-о-о-о же прижме-е-ется… к колю-у-у-учему стеблю?..

Он закрутил кран, вышел из ванны и посмотрел на свое тусклоеотражение в запотевшем зеркале над раковиной умывальника.

— Я, — глухо проговорил он. — Я, кто ж еще?

Билл Штайнер поднял свободную руку, проклиная в душесобственное волнение — он не принадлежал к числу тех мужчин, которые частоиспытывают робость перед женщинами, — когда из-за двери прозвучал ее голос:

— Иду! Иду-иду, секундочку, сейчас открою. Слава Богу, в немне чувствовалось спешки. Значит, он не выдернул ее из ванны.

«Какого черта меня сюда занесло? — в очередной раз спросилон себя, слыша, как шаги приближаются к двери, — Все это похоже на сцену изтретьесортной романтической комедии вроде тех, которые не может спасти дажеталант Тома Хэнкса».

Однако никакие рассуждения не способны изменить тот факт,что женщина, заглянувшая в его лавку на прошлой неделе, прочно засела в егоголове. И вместо того, чтобы ослабевать с течением времени, произведенный еюэффект, казалось, накапливался, приобретая все новую силу. В двух вещах он несомневался: впервые в жизни он принес цветы женщине, которую, собственно, почтине знал; в последний раз он волновался так перед Свиданием, когда ему былошестнадцать лет.

Когда шаги с противоположной стороны двери затихли, Биллзаметил, что одна большая маргаритка вознамерилась выпасть из букета. Онторопливо поправил ее, пока дверь открывалась, и, подняв голову, увидел женщину,обменявшую фальшивое бриллиантовое кольцо на шедевр никудышной живописи, — онастояла в дверном проеме с жаждой убийства в глазах и банкой чего-то, похожегона фруктовый коктейль, в занесенной над головой руке. Ее разум, похоже, застрялмежду желанием нанести превентивный удар и ошеломленным пониманием того, чтоперед ней не тот человек, которого она ожидала встретить. Позже Билл подумал,что этот момент едва ли не самый фантастической в его жизни.

Мужчина и женщина замерли, глядя друг на друга, на порогеоднокомнатной квартирки на втором этаже дома по Трентон-стрит: он с букетоммаргариток, купленных в цветочной лавке через две двери от его ломбарда наХитченс-авеню, она с двухфунтовой банкой фруктового коктейля, занесенной надголовой, и хотя немая сцена продолжалась не более двух-трех секунд, ему онапоказалась чрезвычайно долгой. Во всяком случае, затянулась настолько, что унего успела отчетливо сформироваться пугающая, неожиданная и совершенноудивительная мысль. Он надеялся, что, увидев Рози, успокоится, все вернется впрежнее русло. Вместо этого все стало еще хуже. Он не назвал бы ее красавицей,что ни говори она далека от образца, рекламируемого телевидением и журналамимод, но ему она показалась прекрасной. От вида ее губ, очертаний утонченногоподбородка у него перехватило дыхание, сердце остановилось в груди, откошачьего разреза голубовато-серых глаз подкосились ноги. Он прекрасно понимал,что означают эти симптомы, презирал себя за слабость и все же не могпротивостоять охватившему его чувству.

Он протянул ей цветы и улыбнулся с надеждой (краешком глазапоглядывая на угрожающе поднятую над головой банку фруктового коктейля):

— Мир?

Предложение Билла пойти поужинать последовало с такойголовокружительной быстротой, что Рози, едва придя в себя, застигнутаяврасплох, приняла его. Позже она подумала, что испытанное облегчение, оттогочто это оказался не Норман, тоже сыграло свою роль. Только когда она уже сиделана пассажирском сиденье машины, миссис Практичность-Благоразумие, которую Розипозабыла в пыли, поднявшейся под колесами автомобиля, догнала ее и спросила,что, собственно, она себе думает, направляясь на ужин с мужчиной (гораздо моложеее), которого практически не знает? Не сошла ли она случайно с ума? В вопросахощущался настоящий ужас, и за их внешней разумностью Рози распознала скрытуюсуть. Самый главный вопрос был настолько жутким, что миссисПрактичность-Благоразумие просто не отваживалась задать его, даже из потаенногоуголка ее сознания.

«Что если Норман поймает тебя?»

Вот каков подлинный вопрос. Что, если Норман застигнет ее вовремя ужина с другим мужчиной? С молодым, моложе ее, привлекательным мужчиной?Для миссис Практичность-Благоразумие не имело значения то, что Норман находитсяв восьмистах пятидесяти милях к востоку. И вообще, ее зовут неПрактичность-Благоразумие, а Трусость-Растерянность.