– Странные вы люди…

– Кто мы?

– Интеллигенция…

– Вы что-то имеете против интеллигенции?

– Наоборот! Я от нее тащусь. И от вас, Мария, я простоохренел. Прям глаз оторвать не могу. Я для вас что хотите сделаю…

– Вы очень славный человек, Сережа…

Он рассмеялся, но не без горечи;

– Вы так это сказали, что козе понятно: вы славный,Сережа, но болван.

– Ничего подобного, вы действительно очень славныйчеловек и… Я за последние дни совсем дошла… столько всего случилось, а сейчасвот сижу с вами и мне хорошо, спокойно.

В его больших серых глазах светилось сочувствие.

Он, очевидно, хотел что-то спросить, но постеснялся. Иподлил мне еще вина.

– Пейте, Мария, вкусно ведь!

– Вкусно, – подтвердила я.

– Мария… А можно задать бестактный вопрос?

– Валяйте, – улыбнулась я.

– Вы что, совсем одна, даже этого… бойфренда у вас нет?

– Был, до вчерашнего дня.

– Понял.

– Да не берите в голову, Сережа… Это бывает сженщинами. Все не так страшно.

– Тогда вам надо темные очки надеть, – не глядя наменя сказал он.

– Темные очки?

– Ну да… У вас, извиняюсь, глаза, как у больной собаки.Ох, простите, что я говорю…

– Ничего, все нормально, Сережа, – усмехнуласья. – Это пройдет. Больная собака не обязательно умирающая.

– Если ее лечить! – довольно решительно заявилСергей. – Мороженое будете?

– Нет, спасибо.

– А кофе?

– С удовольствием.

Кофе тут был великолепный.

– Ах, хорошо… – сказала я, отпив глоток. – Спасибовам огромное, Сережа.

– Не за что.

После обеда он отвез меня домой. Когда его «БМВ» въехал водвор, я сразу заметила возле своего подъезда знакомый «фольксваген-пассат».Так, только этого мне и не хватало! Я хотела было попросить Сергея высадитьменя у въезда во двор, но потом решила – может, так оно и лучше. Пусть Максвидит, что я могу и без него обойтись.

«БМВ» подкатил к подъезду, Сергей вышел, открыл мне дверцу(откуда он знает все эти штуки?) и, глядя мне в глаза, спросил не без робости:

– Мария, можно я позвоню?

– Конечно, Сережа, я надеюсь, что вы придумаете что-тонасчет машины…

– Да, да, обязательно!

– Спасибо вам за все, за обед и за заботу!

Заметив, что Макс вылезает из машины, я встала на цыпочки ипоцеловала Сергея в щеку. Он совершенно ошалел.

– Мария! Я…

– До свиданья, Сережа!

Я повернулась и двинулась к двери, делая вид, что просто незамечаю Макса. Он стоял возле своей машины, с интересом за мной наблюдая. И,похоже, то, что он видел, ему совсем не нравилось. Я вошла в подъезд, и тут жеза мной вошел Макс.

– Маша! – окликнул он меня. – Не притворяйся,что ты меня не видишь!

– Я просто не хочу тебя видеть! Ты для меня больше несуществуешь.

– Я уж вижу… Для тебя теперь существует только этоткрутой парень на «БМВ». Быстро же ты утешилась!

– А по-твоему, я должна день и ночь лить слезы из-затого, что ты женишься на этой швабре? Скорее, тебе надо сокрушаться по этомуповоду.

– Маша, зачем ты так… Я ведь люблю тебя…

– Знаешь, Макс, я женщина скромная, меня вполнеустраивала половина, а вот трети мне, извини, маловато. Как, впрочем, и твоейЛидочке. Ты слишком любвеобилен, Макс. Меня предупреждали, а я не верила…

– Ты просто ничего не понимаешь… Это жестоко…

В этот момент из лифта вышла девочка с ирландским сеттером исмерила нас любопытным взглядом.

– И вообще, это не место для объяснений. Да иобъясняться нам незачем. Всего хорошего, Макс!

– Позволь мне зайти к тебе… я должен все-такиобъяснить…

– Не нужно. Все понятно и так. Прощай, Макс!

И я ступила в лифт. Он на мгновение замешкался, и дверцылифта сошлись буквально у него перед носом.

– Ну и черт с тобой! Пропади ты пропадом! –донеслось до меня.

Вот это и в самом деле был конец. Отличный финал по всемзаконам драматургии. Правда, финал не для трагедии, а в лучшем случае длятрагикомедии. А вернее, для идиотской комедии, до невозможности глупой инелепой. Прощай, Макс!

Дома я дала волю слезам. Но наплакавшись, подумала, что надосегодня же позвонить Вырвизубу и сказать, что могу приступить к работе, недожидаясь первого числа. Работа – самое лучшее лекарство от любви.

Только не связывайся с этим Сережей, предостерег менявнутренний голос. Не пытайся вышибать клин клином, не поможет! Да что я такогосделала? Сходила с ним в ресторан, и только-то. Никаких авансов я ему недавала, а машина новая мне нужна позарез, ну, не новая, но другая. Да этотпарень на тебя запал! Ну и что? Я же не виновата, что нравлюсь, просто,по-видимому, сорок лет – мой возраст. У каждого человека есть свой возраст. Имой возраст – сорок! Что ж теперь делать?

Постараться не терять голову, совсем тихо прошепталвнутренний голос. Молчи, дурак, сказала я ему и позвонила Вырвизубу. Тотбезумно обрадовался и пригласил завтра в двенадцать прибыть в редакцию.

Домой я привезла целую стопку рукописей и сразу взялась задело. Главное – не думать о Максе. Жаль, нельзя отключить телефон. Я конечно жеуверена, что он не позвонит, но так… на всякий случай. Однако – нельзя, вдругпозвонит Лиза, или Белка, или Костя…

Словом, нельзя. Я налила себе большую кружку чаю с лимоном иоткрыла первую папку. И тут же расхохоталась. Первая фраза французского романавыглядела так:

«Мари-Франс жила в семиэтажном многоквартирном особняке наодной из фешенебельных авеню Марселя».

Многоквартирный особняк! Я глянула, кто этот гений.

Какая-то Антонина Журасик. И почему она полагает, что ейнадо заниматься переводами? Собственно, можно больше и не читать – и так всеясно. Но для очистки совести я решила посмотреть, что там дальше. Ну, проособняк она не понимает, а в остальном, возможно…

Нет, невозможно, просто бред какой-то: «Ошуюю от Грегуарасидел Паскаль, одесную Иветт, а визави – Мари-Франс». Антонина Журасик виздательстве Вырвизуба печататься не будет. Слишком очевидно, что эта дама,если и читала в своей жизни хоть что-то, то, скорее всего, романы в подобных жепереводах. Это случай почти анекдотический. Я отложила папку с ее переводом всторонку и открыла следующую. Перевод с немецкого.