– Увы!

– И кто это решил? Уж не вы ли?

– Я.

– Да кто вы такая, чтобы иметь право судить? –возвысила она голос.

– Я переводчица с двадцатилетним стажем, – скромноответила я.

– Переводчица? Тогда мне все ясно! Вы боитеськонкуренции, потому и не подпускаете талантливых людей, которые не ремесленники,которые вкладывают душу. Но, я этого так не оставлю! Я буду жаловаться!

– Жаловаться? – чуть не рассмеялась я. –Позвольте спросить, кому? Это частное издательство, и выбор переводчиков, славабогу, никто не может ему навязать, даже налоговая полиция..

Кажется, она смекнула, что угрозами ничего не, добьется.

– Простите, я погорячилась, просто меня так оскорбиливаши слова… Я много лет жила в Германии и во Франции, и лучше меня в Москвеникто этих языков не знает! Ни одна душа!

– Охотно верю, но вот с русским языком дела у васобстоят не так хорошо. Вероятно, вы его немного подзабыли, живя за границей.

– Что? – позеленела дама. – Да как вы смеете?

– Да уж смею, Антонина Дмитриевна. Я не хотелапускаться в подробности, но вы меня вынуждаете. Вот возьмем ваш французскийроман.

– Вы знаете французский?

– Знаю. Но тут дело не в нем. Вот первая фраза.

«Мари-Франс жила в семиэтажном многоквартирном особняке…»

– Ну и что?

– А вы знаете, что такое особняк?

– Это дом.

– Совершенно верно. Дом. Но семиэтажных особняков, и ужтем более многоквартирных, не бывает!

– Много вы понимаете! – фыркнула дама. – Выбывали в Марселе?

– Я не бывала в Марселе, но знаю, что там могут бытьсеми-, да хоть тридцатиэтажные дома, здания, дворцы, что угодно, но неособняки! Особняк – это небольшой дом, как правило на одну семью, пройдитесь поМоскве, вы увидите множество старинных особняков, но…

– Это советские благоглупости! Нежелание признать, что…

Я молча повернулась к небольшой книжной полке, сняла оттудасловарь Ожегова, нашла нужную страницу, прочитала: «ОСОБНЯК. Благоустроенныйнебольшой дом городского типа, предназначенный для одной семьи или отдельногоучреждения».

– Ну пусть, – вспыхнула она, очевидно, признаваяавторитет Ожегова. – Но что, стоит заменить слово «особняк» на «дом»? Этотакая мелочь. Что вы еще там накопали?

– Да вот у вас есть перл, я сейчас не помню на какойстранице, но там один сидит ошуюю, второй одесную, а третий визави. По-вашему,это нормально?

– Вы, я полагаю, не знаете, что такое ошуюю и одесную?

– Представьте себе, знаю, но только у вас получаетсясмешение французского не столько с нижегородским, сколько с…

– Что вы несете? При чем тут Нижний Новгород?

Так, приехали. Я постепенно начинала закипать. Эта особа вообщеничего не знает!

– Если вы сами, Антонина Дмитриевна, не чувствуете, чтоподобное сочетание чудовищно, то говорить просто не о чем. Или вот: «Я знал,что она старая дева, но думал, у нее это прошло».

– И что вас здесь не устраивает?

– Все! Стародевичество вещь, конечно, прискорбная, ноэто все-таки не болезнь и пройти никак не может!

Вот еще: «Она любила возиться на огороде и вообще, гдепридется». А вот эта роскошь: «Он его бывший сын»! Что значит «бывший сын»?

– Имеется в виду, что его отец умер!

– Я-то заглянула в оригинал и поняла, а что делать считателем?

– Подумаешь, это можно исправить… Не бывает переводовбез каких-то ляпов…

– Согласна, не бывает. Но когда перевод состоит изодних только ляпов…

– Не правда! Это превосходный перевод! Допускаю, чтотам попадаются досадные огрехи, но в целом… Это ваши гнусные инсинуации! Пустьотдадут перевод на рецензию! Вы для меня не авторитет!

– Решать этот вопрос не мне, но полагаю, издательствоне сочтет нужным тратиться на рецензию. Я это рецензировала по долгу службы, иэтого достаточно. Разумеется, у вас есть другие возможности напечатать вашиработы, но только не у нас!

– Где Борис Евгеньевич?

– Не имею представления.

– Позовите его!

– Попробую!

Я встала и выглянула в коридор. Там был только охранник.

– Валера, где Борис Евгеньевич?

– Позвать?

– Да, очень вас прошу!

Между тем мадам Журасик изучала мои пометки на своейрукописи.

– А чем вас не устроила вот эта фраза? «Пора наконецбросить обрыдлую лиру и заняться нашим посконным настоящим делом!»

– Знаете, всем. Какое посконное дело может быть вофранцузском романе?

– Это опечатка.

– Да? Допускаю, но что там было?

– Я сейчас не помню! А вот тут что?

– «Полы халата валялись на полу»! Потрясающе. Как онивалялись – отдельно от халата?

– Глупости! Это просто был длинный халат.

– Вот и написали бы просто. А вот тут, где героиняполивает грядки? «У моркови воды навалом, а теперь ее ждет горох». Как водыможет быть навалом?

– Так говорят, когда чего-то много.

– Да, можно даже сказать «У меня времени навалом», новоды навалом быть не может, тем более в авторской речи!

В этот момент в комнату заглянул испуганный Вырвизуб.

– Борис Евгеньевич! Это возмутительно! – заявилаАнтонина Дмитриевна. – Вы отдали мои произведения в руки какой-то наглойособе!

– Антонина Дмитриевна! – вдруг повысил голосВырвизуб, – я попросил бы вас выбирать выражения…

– Напрасная просьба, – фыркнула я, – вотэтого-то как раз Антонина Дмитриевна не умеет!

– Мария Никитична! – укоризненно покачал головойВырвизуб.

– Я требую, чтобы вы отдали мой перевод на рецензиюкомпетентному человеку, которому я могла бы доверять! Мнение этой… дамы дляменя ничего не значит. Она мне просто завидует!

Вырвизуб болезненно поморщился.

– Мария Никитична, каково ваше заключение? –обратился он ко мне.

– Меня не интересует ее заключение! Тоже мне, эксперт,смазливая бабенка будет судить о моем творчестве!

– Во-первых, Мария Никитична всеми уважаемая оченьизвестная переводчица, к тому же член Союза писателей, если хотитезнать! – разозлился Вырвизуб. – А во-вторых, мы не имеем возможностиплатить рецензентам. Слово Марии Никитичны для нас имеет решающее значение.