— Скажи, что помнишь, — приказал этот странный мужик. — Ну,первое, что приходит в голову!

— Интеграция, дифференциация, церебрация, — выпалил Федор. —Каждый видит только на уровне горизонта и слышит только то, что способенвоспринять.

— Хорошо, — похвалил Олег Петрович, рассматривая его, испросил по-французски: — Кто читал психологию на вашем курсе?

— Профессор Липкин, но очень недолго, потому что уехал заграницу, — тоже по-французски с разгону и без раздумий ответил Федор. — А потомпрофессор Квинт.

— Все правильно. Когда я учился, этот Квинт был простоассистентом на кафедре! А нынче уже профессор?..

— Вы учились в Историко-архивном?!

— Ты думаешь, один ты умный? — по-русски спросил ОлегПетрович. Кажется, ему понравилось, что Федор окончил тот же институт, что и онсам. — Гена, дай мне тоже чего-нибудь поесть! И ему!

— Вот салат Галина Павловна оставила, и еще рыбу.

— Рассказывай историю с коллекцией, — приказал Олег Петровичи стал ковырять вилкой в салате. — Только без вранья и подробно.

Федор помолчал. Он вдруг обо всем забыл.

— Вы учились в нашем институте?!

— Да. И что в этом такого?

— А на каком факультете?

— Архивном.

— Как?! А теперь вы кто?!

Олег Петрович еще поковырял вилкой и посмотрел на Федоравнимательно.

— Я занимаюсь консалтингом высокого уровня. У меня большоепредприятие, филиалы эа границей. Вот во Франции, к примеру. А что тебя…перепахало?

— И вы научились этому в нашем институте?!

— Чему-то да, а чему-то потом доучивался. А что ты таквозбудился-то?!

Федор Башилов, который всю жизнь был совершенно уверен, что,окончив «бабский» институт, можно жить только так, как живет его мать,совершенно потерялся. Он не мог рассказать этому мужику, что мир его вдругоказался стоящим на голове, хотя до этого момента прочно стоял на ногах.

Он не мог рассказать, что разлюбил мать — из-за ее жизни,из-за этого дурацкого института, из-за запаха щей и отбеливателя, в котором онакипятила белье. Он не мог рассказать, что отец считал его тряпкой, и слюнтяем,и ни на что не способным человеком — как раз потому, что учился он в «бабском»институте! И Светка так считала, и даже пацанята у подъезда, которые не давалиему прохода!

— Историко-архивный — это блестящее образование, — задумчиворассматривая его, продолжал Олег Петрович. — Если, конечно, ты не полный болвани способен учиться. Но ты вроде не болван, и по-французски хорошо говоришь, ипомнишь кое-что.

— Угу, — с удовольствием подтвердила Виктория, о которойФедор позабыл, — по-французски хорошо. Я люблю французский, он красивый.

Федор под столом вытер о джинсы вспотевшую ладонь. Пора былоспускаться с небес на землю.

— Василий Дмитриевич как-то подошел ко мне и сказал, что… •

— Как подошел? Где он к тебе подошел?

— Да просто на улице, когдая выходил с работы.

— Постой, он тебя знал, что ли?..

— Он сказал, что когда-то знал мою маму. Моя мама тожеработает в музее, только в другом отделе.

— Так. Он знал маму. И дальше что?

— Дальше… дальше он сказал, что хочет купить остаткидемидовской коллекции, ему, мол, очень нужно, а в музее ее никогда никто нехватится. — Федор посмотрел на свою руку, стиснутую в кулак на джинсовомколене. — Ну, знаете, как у нас обычно бывает?.. В фондах чего только нехранится, даже всякая ерунда, а раз все описано, инвентарные номера присвоены,значит, это ценности! Я сказал, что к демидовской коллекции это не относится,потому что одно имя чего стоит, а он сказал, что хорошо заплатит.

— И ты согласился.

— Нет, — помолчав, неохотно признался Федор. — Не сразу. Ноон уговаривал, все время уговаривал и еще сказал, что она не пропадет, что одиночень хороший коллекционер хочет ее купить, потому что уважает род Демидовых исобирает все, что с ним связано, и не даст коллекции пропасть, а в музее онавсе равно никому не нужна. Она и вправду никому не нужна, — вдруг жалобнодобавил он. — И никто никогда это не выставляет, и все гниет! Только когдаревизия, номера перепишут, и все дела!

— Ты беспокоился, что все сгниет? Хотел дать коллекциипутевку в жизнь, что ли?

— Я хотел денег! — крикнул Федор. — Я ничего в жизни так нехотел, как денег! А у меня нет ничего, ни копья! А он говорил, что заплатит!Хорошо заплатит! И ничего не нужно, просто поменять инвентарные номера, и никтоне заметит! А когда мы выходим, нас все равно никто не проверяет!

— Ты подумал и решил, что ничего плохого в этом нет.

— Да! Я подумал и решил, что ничего плохого в этом нет! И явынес всю коллекцию по одному предмету под курткой! И отдал старику!

— Ну, положим, шкатулку под курткой не вынесешь.

— Шкатулку и часы я в сумке вынес! Сказал охраннику, чтовечером на хоккей собираюсь, вот потому и сумка у меня такая здоровая!

— Ты все отдал Василию Дмитриевичу, а он… что?

— Он сказал, что должен проверить подлинность, не обманываюли я его! Я сказал, что не обманываю, и оставил ему коллекцию А он заплатил мнепять тысяч долларов.

— Вы договаривались именно о такой сумме?

— Мы ни о какой сумме вообще не договаривались! Он простообещал хорошо заплатить!

— Бизнесмен, — еще раз похвалил Олег Петрович Федора. —Хватка у тебя прямо! И что потом случилось?

— Он сказал, что, так как коллекция краденая, мне большепяти тысяч все равно никто не даст и тот его заказчик тоже сомневается, братьили не брать, потому что она… музейная! Как будто они сразу не знали, что онамузейная!.. Короче, это долго продолжалось, ну, и я взял эти пять тысяч, да ивсе!

— Кто звонил Василию Дмитриевичу, угрожал и требовал вернутьколлекцию? Ты? Или твои приятели?

Федор вдруг обозлился;

— Нету у меня никаких приятелей! И я ему не звонил!

— Хорошо, а кто тогда звонил?

— Я не знаю!

— Но кто-то же звонил! И напугал старика до полуемерти! И онвызвал меня, потому что ему угрожали!

— Я, — повторил Федор с нажимом, — ему не звонил.

— Олег, — укоризненно сказала Виктория, — ну он же тебеговорит, что не звонил!

— А зачем ты сегодня к нему поехал, если все ваши расчетыуже были произведены?

Федор исподлобья посмотрел на Олега. Придется признаватьсяво всем, хотя это было ужасно.