Он был уже почти на гребне, когда услышал хлопанье крыльев.Могучий красавец орел опускался в расщелину между камнями. Острые когтипроскрежетали по гранитному излому.

Он сунул клюв в щель, пытался протиснуться, заклекотал отярости. Желтые глаза горели как бусины из янтаря.

Мрак, хрипя, вскарабкивался выше. Орел покосился гневно,перепрыгнул на другой камень. Когда Мрак приблизился, заклекотал грозно,взмахнул крылами и перелетел на высокий камень в трех шагах.

— Привет, царь птиц, — сказал Мрак, задыхаясь. — Прости, чтовторгся без... спросу... фу... Мне бы перья вместо шести...

Он без сил опустился на камни. Да, он сумел. Отсюданачинается резкий спуск на ту сторону горного хребта. Он срезал дорогу попрямой, выиграл два дня пути. И пусть говорят, что помогла волчья шкура! Он ссамого начала карабкался в людской личине. Волку в горах делать нечего.

На самом гребне что-то белело. Присмотрелся, различилобломки скорлупы, будто оттуда вылез крупный цыпленок. Пожал плечами, тут жезабыл.

Переводя дыхание, он услышал рядом царапанье. В расщелинечто-то шуршало, шевелилось. Мрак изогнулся, заглянул. В узкой щели копошилась,пытаясь вывернуться крупная жаба. Похоже, только что вылупилась из яйца, каксразу же свалилась сверху, дура неуклюжая.

— Эй, жабенция, — проговорил Мрак с удивлением. — Видывал яжаб болотных, видел озерных и речных, даже на деревьях зрел... но чтобы вгорах?

Жаба подобралась к полоске света ближе. Орел грознозаклокотал, повел крыльями. Жаба опасливо попятилась. Одна лапа волочилась,оставляя след из слизи и белесой крови.

Мрак сочувствующе покачал головой, тут же о жабе забыл.Дыхание выровнялось, он достал из-за спины суму, на плоский камень выложилковригу хлеба, две луковицы и ломоть жареного мяса. Острый нож красивоотхватывал ровные полоски. Орел переступал с ноги на ногу, вытягивал шею.

— Прими угощение, — сказал Мрак.

Он швырнул ломтик мяса. Орел сперва отпрыгнул, затемдотянулся клювом, ухватил опасливо. Мрак с интересом смотрел как орел подержалмясо, словно не зная что делать, затем подбросил и поймал в воздухе. По горлупрошел комок. Орел сглотнул и вопросительно посмотрел на Мрака.

Мрак засмеялся, отрезал еще:

— Держи!.. Я наверстаю внизу. Все равно здесь нет ни пива,ни кваса, ни меда.

Когда он бросил орлу третий ломтик, шорох у ноги привлеквнимание. Жаба сидела, высунувшись из щели и жадно смотрела на мясо. Мрак пожалплечами:

— Почему бы и нет?

Он отрезал ломтик, стараясь сделать его как можно тоньше.Жаба ухватила с жадностью, задрожала, здоровой передней лапой торопливозапихивала мясо в свою широкую пасть, явно боялась, что человек передумает иотнимет.

— Наголодалась? — спросил Мрак сочувствующе. — Ешь. Я знаю,что такое голодать.

Жаба, худая и облезлая, глотала мясо с жадностью, но ужепосле третьего ломтика осоловела, раздулась, смотрела на мясо мутным взором,прижималась к земле. Попыталась задом вдвинуться в щель, но та теперь оказаласьчересчур узка.

Мрак засмеялся. Не надо быть провидцем, чтобы увидеть судьбубедной жабы. Орел, даже поев лакомого мяса, не откажется от добычи. Даже такойхудой и никчемной.

Мрак поднялся, напряг и распустил ноющие мышцы. Ничего,теперь дорога вниз. А там в первом же селении отыщет постоялый двор иотоспится.

Сделал шаг, услышал шорох перьев и довольный клекот. Орелуже растопырил крылья, готовился перелететь на его место. Жаба смотрела вследМраку выпученными глазами.

— Эх, бедолага, — сказал Мрак досадливо.

Не отдавая себе отчета зачем так делает, он вернулся,подхватил ее и сунул в мешок. Выпустит, когда отойдет в безопасное место. Орело ней скоро забудет. У птах все просто: с глаз долой — из памяти вон.

Дорога вниз пошла так круто, что он большей частью бежал,хватаясь за выступы скал. Холодный воздух постепенно теплел, среди мертвых глыбпроступили зеленые и бурые пятна мха, затем кое-где замелькала трава, пошлизеленые уступы, ущелья. Дно приближалось, Мрак уже видел скот и людей назеленом поле, всадников на дороге.

Собравшись с силами, он сбежал по косогору на дорогу. Справатянулись поле с поспевающей рожью, слева шла крутая стена. Извилистая дорогавела к видневшимся вдали строениям. Над трубами поднимался дымок. Сердце Мракаподпрыгнуло. Постоялый двор!

Взбивая пыль, он вошел через ворота, чувствуя знакомыезапахи коней, повозок, грубо выделанной кожи. Люди сидели на крыльце, другиепоили коней, из кузницы слышался легкий стук молотка, брань, испуганное ржанье.

Мрак поднимался на крыльцо, когда ошутил в мешке шевеление.Охнул, выругался сквозь зубы. Совсем забыл про бедную жабу. Спас от орла, а чтоей теперь?

Холодные лапы отпихивались, жаба даже укусила за палец, нозубов еще не было, чуть придавила твердыми деснами. Мрак выудил, подержал наладони. Она вцепилась одной передней и двумя задними за пальцы. Выпученныеглаза сердито смотрели в его лицо. Дышала тяжело, с хрипами, кожа покрыласькапельками пота. Как еще не задохнулась, подумал Мрак невольно.

Мужик на ступеньках выпучил глаза:

— Люди, плюйте на него!.. Он жабу обедать принес!

— Дурак, — сказал Мрак значительно, — это заколдованнаяцаревна.

Жаба с ладони прыгнула ему на плечо, едва не сорвалась, одналапа висела бессильно, но кое-как укрепилась, прижалась белесым пузом, стала почтинеотличима от его душегрейки из звериной шкуры. Хрипы в ее груди стихли, теперьлишь похрюкивала как крохотный поросенок.

В харчевне было дымно и жарко. За столами ели и пили люди,из которых Мрак за местных признал бы не больше двух-трех. На остальных лежалапечать странствий, драк, переходов через горы, переправ через бурные реки,схваток с дикими зверьми. Да и что делать местному здесь, где все равно пахнетопасностью, ибо эти люди не знают как жить вне ее? Местный пообедает и дома,где хоть похлебка жиже, зато зуботычины не получит вместо хлеба.

За свободным столом Мрак жабу посадил рядом с солонкой. Жабатяжело пыхтела, белый зоб часто раздувался. Темно-зеленая кожа пошла крупнымипупырышками. Она прижалась к столешнице, пугливо смотрела по сторонам выпуклымиглазами. За соседними столами, откуда на Мрака обратили внимание еще когдавошел, пошли смешки. Один отломил ломоть хлеба, показал жабе. Та даже непосмотрела в его сторону.

— Смотри, не идет, — сказал он со смешком. — Будто егосчитает своим батей.

Второй сказал с пьяной рассудительностью: