и Уни сейчас радостно обозревал площадь, которая буквально дышала нарастающей усталостью чиновной массы от ожидания – когда же все начнется?

– Не вертись! – буркнул ему откуда-то сзади Гроки. Или это показалось? Уни хотел было повернуть голову, но тут же вздрогнул. Всю площадь словно накрыли сверху удивительно чистым, гудящим звоном. Как будто тысячи маленьких волшебных существ выскочили из Большого гонга главного собора империи и мгновенно разнеслись повсюду, пролезли через уши куда-то глубоко в голову, грудь и легонько вибрировали там, пошатывая и так изрядно неустойчивый желудок. Ну все, кажется, началось!

Удар гонга полностью растворился в утренней тишине, оставив после себя лишь легкое гудение. Но оно все не кончалось, оно длилось и длилось, пока, наконец, не стало… шумом ветра? Далеким гулом пчелиного улья? Нет, протяжным, стройным звуком рвущихся ввысь голосов. Где-то там, на специальной площадке Собора, детский хор пел Священный гимн Солнцу. Уни непроизвольно обернулся. Он никак не мог отделаться от иллюзии, что пение доносилось с самого неба. Мгновением позже в дело вступили более сильные юношеские голоса, а потом мощный и волевой бас зрелых мужчин. Уни наизусть знал слова этого древнего гимна, исполняемого на языке еще доимперской Герандии. Раньше гимн представлял для него сугубо историческую ценность, однако сейчас молодой дипломат воспринимал его неожиданно ярко и эмоционально. Может, все эти церемонии и выглядят смешными со стороны, но только не для тех, кто в них участвует. Решив не нарушать торжественности момента, Уни оставил попытки разглядеть певцов на крыше и повернулся обратно. И вовремя – он чуть было не пропустил самое главное.

Сверкающая мрамором лестница дворца была окрашена по центру в красные, багровые и оранжевые цвета огромной ковровой дорожкой. Сбоку от нее, параллельно друг другу, спускались вниз две цепи императорских гвардейцев. Наглухо укрытые в горящие позолотой и медью латы, они резкими рывками поднимали ноги и мгновением позже точно втыкали их ступенькой ниже, и так, пока не достигли гладко отполированного гранита площади. Блестящие диски на их шлемах мгновенно исчезли для зрителей, когда воины разом повернулись лицами друг к другу, торжественно стукнули основаниями копий по ступенькам и замерли, как статуи. Образовавшийся живой коридор вел до самого верха, к Трону Небесного повелителя, этому символу власти герандийских монархов, не имевшему аналогов ни в одной другой державе мира.

Сделанный, по легенде, из цельного куска небесно-голубого лазурита, трон был слишком велик для человека даже богатырского телосложения. Последний смог бы нормально усесться лишь на скамеечку для ног – именно так и было задумано теми, кто изготовил это удивительное сооружение. В спинку трона был намертво вделан драгоценный камень огромных размеров, то ли топаз, то ли какой другой, насчет этого сведения сильно разнились. Скамеечку для ног украшала маленькая, но пухлая подушечка – именно там должен был сидеть император, в ногах своего Великого властелина.

Гонг ударил вновь, и пение стало еще громче. Враз соскочив с крыши собора, оно вдруг возникло слева и справа, со всех сторон, словно взяв в кольцо эту огромную площадь. Появившиеся по ее периметру священники в желтых, оранжевых и багровых одеждах стояли, держа в руках хоругви с солярными символами. Их голоса сливались в единый неудержимый поток, который захватывал всех, кто был рядом. И опять Уни, вращая головой в разные стороны, едва не пропустил начало основного действа.

Пространство вокруг трона уже заметно обросло людьми. В переливающихся роскошью палмах, парадных кирасах с ликом Светила либо рыжих нарядах служителей Солнечного культа – все они входили в императорский совет, высший орган власти Герандийской державы, состоявший из двадцати четырех наиболее влиятельных и заслуженных мужей империи. Уни и раньше подозревал, что далеко не каждый из них, несмотря на внешнее величие, в действительности допущен к обсуждению наиболее важных вопросов, определяющих и судьбу страны. В полном составе совет собирался крайне редко, да и то в основном на таких вот помпезных и сугубо официальных мероприятиях. Говорят, что император мог консультироваться с тем или иным советником по мере надобности, а большинство дел решал так называемый «малый совет», на котором Уни как раз и имел честь недавно присутствовать. Вот и сейчас он узрел в первых рядах грузную фигуру Лицизия Дорго, с любезной заинтересованностью внимающего своему собеседнику, скрытому от глаз чьими-то золочеными доспехами. Но люди продолжают прибывать, доспехи и алый плащ сдвигаются влево… Ба! Да это Манелий Ронко в щегольской палме, белоснежной, с пикантной пурпурной полосой и приталенной, по последней моде. Он что-то оживленно излагает Дорго, тот вдруг хватается лапами за грудь и желеобразно колышется в такт здоровому ржанию.

«Да у них ведь идиллия просто, опали меня Светило! – подумал Уни и словно ощутил маленький укол ревности. – А это там кто? Все военные в блистающих рассветом шлемах, и только Неций Тамето демонстрирует окружающим вопиющее нарушение протокола своей распущенной по плечам иссиня-черной шевелюрой. Но все распорядители дружно делают вид, будто ничего не происходит… Как все-таки до ужаса пуглив столичный придворный пред грозным ликом Стража северной границы!»

С не меньшим презрением Тамето смотрел на других военачальников. Энритель Нарзи, командующий Южным флотом, Рароций Ханмо, что охраняет Капошти от высадок аринцилов, Дергедий Лями, сдерживающий варваров Торгендама, – Уни отмечал лишь тех, кого более-менее знал в лицо. Он, как и многие, слышал о деньгах на ремонт судов, испарившихся, словно под гневом Лучезарного божества, о солдатах в рванине, которых тайно сдают богачам в услужение, а тем и холопство в радость – хоть кормят нормально. Уни не питал никакой симпатии к Тамето, но его семитысячный конный корпус считался образцом порядка и боеготовности в имперской армии и был предан своему безрассудному лидеру, будто стая псов. Как предполагал юный дипломат, такое вопиющее положение вещей столичная бюрократия терпела только по одной причине: последняя война с торгами закончилась почти двадцать лет назад, зловещие аринцилы были далеко за морями, а вот северную границу регулярно проверяли на прочность неорганизованные, но весьма злобные банды кочевников-сотраев. И все же Тамето был здесь вместе с другими бездельниками, бегущими из своих скучных гарнизонов поближе к столичной роскоши и интригам, участие в которых для многих из них было едва ли не единственным боевым опытом за всю жизнь. Только интерес его заметно выходил за рамки протокольного присутствия на церемонии проводов. Уни на мгновение показалось, что гроза северных варваров повернул свой орлиный нос лично к нему и сейчас как клюнет им прямо между глаз… «О Свет милосердный, разыграется же воображение до таких кошмаров!»

Между тем драматизм в воздухе