С другой стороны, Токугава почти полностью отрезали Японию от внешнего мира, исключением была небольшая голландская колония в Нагасаки. Сёгунат мало заботило происходящее за пределами его границ. Ему надоело считаться придатком Китая — небольшой группой островов цветущей сакуры на периферии территорий, обладающих огромным богатством и колоссальной мощью. Сёгунат полностью запретил иностранную философию и распространение чужеземных идей. Несмотря на название «рангаку», под запрет попали не только «голландские науки». Он распространялся на все неяпонское: христианство, ислам, буддизм, конфуцианство, даосизм — на любую интеллектуальную, художественную или духовную традицию, которая не уходила корнями в дофеодальные эпохи, когда синтоизм и его многочисленные боги доминировали над убеждениями и верованиями.

В стране царил мир, и она была готова отстаивать свою независимость любой ценой. Однако с приходом американцев все изменилось. Япония оказалась неспособна защитить себя. Изоляция больше не гарантировала стабильность. Требовалось что-то предпринять. Зажечь искру в воинственных душах самураев.

Сёин намеревался высечь эту искру, используя японскую концепцию хадзи, или того, что мы сейчас назвали бы стыдом[235]. Для него стыд был не внутренним чувством, которое держат в себе, а социальной эмоцией, которую принято разделять с группой. Он решился на покушение, поскольку верил, что хуже испытывать стыд от бездействия, чем совершить преступление в попытке изменить неприемлемую ситуацию. Он отдавал себе отчет в том, что вмешательство в национальную политику было преступлением, однако бездействие вызвало бы хадзи, что еще хуже. Если все самураи продолжат терпеть позорное положение, это грозит катастрофой японской нации.

Перевести хадзи как «стыд» легко, однако, как — я не сомневаюсь — вы уже догадались, значения этих двух слов не вполне совпадают. Хадзи — особый вид коллективного стыда, и, чтобы понять его значение, нужно узнать чуть больше о плавильном котле традиций, в котором формировалось представление о хадзи у японцев. Однако перед этим давайте обратимся к тому, что говорят о стыде ученые: целый ряд современных исследований этой эмоции может помочь нам понять эмоциональный режим, доминировавший в Японии времен Сёина.

Выражаясь научным языком, стыд возникает, когда наша парасимпатическая нервная система активизируется в результате сбоя настройки, то есть в момент, когда человек рассинхронизируется с эмоциями окружающих. Иначе говоря, когда вы осознаете, что нарушили правила эмоционального режима. По всей видимости, стыд носит общинный характер; это социальная эмоция, которая дает нам понять, что мы пересекаем моральную границу[236].

Стыд связан с так называемой теорией самонесоответствия, разработанной Эдвардом Тори Хиггинсом в 1987 году. Он предположил, что у каждого из нас есть усвоенный образ идеального «я». Например, вы считаете себя нравственным, умным и достойным человеком. В чем вы можете здесь ошибаться? Вы аккуратно водите машину, говорите «спасибо» и «пожалуйста», всегда уважительны в общении — как и положено достойному члену общества. Чтобы стать идеальным «я», необходимо вести себя определенным образом, и то «я», что именно так себя и ведет, называется должным. Идеальное «я» — это то «я», к какому мы стремимся, а в идеале и то, какими мы, как нам хочется верить, являемся. Должное «я» испытывает чувство долга, придерживается кодексов и выполняет обязательства, то есть делает то, чего от него ждут. Ваше идеальное «я» аккуратно водит машину, потому что так правильно и потому что не делать этого означает подвергать других опасности, что морально неприемлемо. Ваше должное «я» водит аккуратно, потому что так положено по закону, а вы не из тех людей, что его нарушают. Однако между идеальным / должным и актуальным «я» всегда есть разрыв, например может оказаться, что вне зависимости от вашего видения себя вы ужасный водитель и ругаетесь как сапожник. Когда вы осознаёте, что ваше актуальное «я» не соответствует вашему идеальному/должному «я», вы испытываете стыд[237]. Ваше настроение меняется; мышцы непроизвольно сокращаются, особенно мышцы лица и плеч — они как бы поникают; ваша эндокринная система выбрасывает целый коктейль гормонов стресса, в котором есть кортизол, адреналин и буквально щепотка окситоцина. Этот самый окситоцин, похоже, и делает стыд социальным, восстанавливая разорванные нами связи.

После этого стыд делает кое-что еще — он запускает реакцию «бей, беги, замри», или страх. Обычно мы замираем, беспокоясь о том, что о нас подумают. Но если нам кажется, что наше чувство стыда вызвано кем-то другим, может возобладать потребность дать отпор. Мы начинаем злиться. При этом стыд как социальная эмоция — это не только чувства отдельно взятого индивида. По словам антрополога Рут Бенедикт, иногда на балансе стыда, страха и гнева строятся эмоциональные режимы целых культур.

В опубликованной в 1946 году книге «Хризантема и меч» Бенедикт описывает культуру Японии как «культуру стыда». Она сравнивает ее с американской культурой, которую определяет как «культуру вины». По ее мнению, основное различие заключается в том, что культура вины сосредоточена на ощущении людьми вины за содеянное. Люди в таких культурах беспокоятся о личном наказании: тюремном сроке, адских муках и т. д. В культуре стыда, например в Японии, люди куда больше боятся стать изгоями и навлечь бесчестие на окружающих. Бенедикт выделяет также третий тип культуры — культуру страха. В такой культуре люди боятся поступать плохо под страхом причинения им вреда или смерти. Культуры, породившие охоту на ведьм, о которой мы говорили выше, в классификации Бенедикт относятся к культурам страха.

Бенедикт в основном упрекали в том, что в ходе своего исследования она сосредоточилась не на японском народе в целом, а исключительно на элитах. Кроме того, важно отметить, что Бенедикт писала о Японии в период серьезных национальных потрясений, то есть в то время, когда японская культура претерпевала быстрые и радикальные изменения. Так, вместо того чтобы держаться обособленно, Япония стала развязывать агрессивные войны. Однако — и это может показаться несколько странным, поскольку Бенедикт все же была чужаком, — ее идеи широко распространились среди японцев. С момента выхода перевода в Японии продали два миллиона экземпляров «Хризантемы и меча». Благодаря книге стало расти число публикаций в рамках нихондзинрон, или работ о «японскости». Ей даже удалось внедрить понятия культуры стыда и культуры вины в японский менталитет.

Конечно, реальность такова, что все культуры в той или иной степени подвержены комплексу вины, стыда или страха. В них также есть немного любви, немного желания и немного храбрости. Определение японской культуры как культуры стыда может выглядеть некоторым упрощением, которым наверняка и является, однако концепция японского стыда хадзи сыграла свою роль в том, что Япония