Одна из наиболее драматичных сцен всего процесса разыгралась на моих глазах, когда вновь настала моя очередь стенографировать заседание суда. Карл Холленрайнер, невысокий темноволосый мужчина, который явно нервничал, легко приходя в состояние крайнего возбуждения, занял свидетельскую трибуну. На него сурово смотрел главный зал заседаний Дворца правосудия. Было 27 июня 1947 года.

Обвинитель Харди:

– А теперь, свидетель, расскажите, по какой причине вас арестовали сотрудники гестапо 29 мая 1944 года.

Харди обратился к свидетелю по-английски, его вопрос синхронно перевели на немецкий. Затем ответ, который Холленрайнер дал на немецком языке, прозвучал в моих наушниках на английском.

Свидетель Холленрайнер:

– Поскольку я являюсь цыганом смешанной крови.

Закон о защите немецкой крови и немецкой чести от 14 ноября 1935 года – еще один из печально известных Нюрнбергских законов – запрещал заключение браков между цыганами и немцами. «Брак более не может быть заключен, если дети от такого брака могут поставить под угрозу чистоту немецкой крови»[91].

Немцы считали цыган асоциальными существами вне зависимости от того, совершали ли они какие бы то ни было преступления или нет.

Сначала Карла Холленрайнера отправили в Освенцим, затем в Бухенвальд и уже после – в Дахау, где тело и разум мужчины долгие недели истязали экспериментами с морской водой. Во время допроса обвинитель Харди попросил Холленрайнера опознать личность врача, проводившего эти эксперименты.

Обвинитель:

– Вы смогли бы узнать этого врача, если бы увидели его сегодня?

Свидетель:

– Да, и притом немедленно. Я бы сразу его узнал.

Обвинитель:

– Могу я попросить вас подняться со своего места, снять наушники и подойти к скамье подсудимых? Посмотрите, сможете ли вы узнать профессора, которого встретили в Дахау?

Все присутствующие напряженно ждали. Я наблюдала за тем, как этот хрупкий мужчина встает со своего места. Он замер всего на мгновение – казалось, его взгляд буквально прикован к врачу, сидевшему во втором ряду на скамье подсудимых.

В следующую секунду мужчина молниеносно выскочил из-за свидетельской трибуны! Перемахнув через столы немецких адвокатов защиты, Холленрайнер вдруг оказался в воздухе, вытянув правую руку, сжимавшую кинжал, и ринулся к скамье подсудимых, целясь в доктора Байгльбека, врача-консультанта Люфтваффе.

Фотография предоставлена Мемориальным музеем Холокоста США

Обвиняемый Вильгельм Байгльбек, врач-консультант Люфтваффе

Адвокаты защиты пытались отстраниться, зал суда потрясенно замер, но трое сотрудников американской военной полиции не растерялись и бросились наперерез Холленрайнеру, схватив его практически в воздухе. Им удалось поймать нападавшего буквально за секунду до того, как он достиг бы своей цели, не позволив мужчине совершить самосуд.

Я не смогла разглядеть его оружия, но позже один из сотрудников военной полиции рассказал мне, что свидетелю удалось припрятать под одеждой маленький кинжал.

Несколько минут спустя в зале суда вновь воцарился порядок. Свидетель оказался перед председателем Уолтером Билсом из Сиэтла.

Судья Билс:

– Может ли судебный пристав-исполнитель подвести свидетеля сюда? Также я прошу подойти кого-нибудь из переводчиков, чтобы переводить мои слова свидетелю. Свидетель, вас призвали явиться перед трибуналом в качестве свидетеля, чтобы вы дали свидетельские показания.

Свидетель Холленрайнер:

– Да.

Судья:

– Вы находитесь в судебном учреждении.

Свидетель:

– Да.

Судья:

– И своим поступком, осуществив попытку напасть на обвиняемого Байгльбека на скамье подсудимых, вы проявили неуважение к этому суду.

Свидетель:

– Уважаемый суд, прошу вас простить мой проступок. Я очень взволнован.

Судья Билс повернулся к переводчику:

– Спросите свидетеля, может ли он что-то сказать в оправдание своего поступка.

Свидетель:

– Уважаемый суд, пожалуйста, извините меня. Я слишком взвинчен.

Этот мужчина – убийца. Он сломал мне жизнь.

Судья:

– Ваши заявления не могут служить оправданием такого поступка. Вы проявили неуважение к суду, совершив проступок в присутствии судей, и решением этого Трибунала вас ждет заключение в нюрнбергскую тюрьму на срок в 90 дней в качестве наказания за проявление неуважения.

Свидетель:

– Может ли Трибунал простить меня? Прошу вас. Я женат, и у меня есть маленький сын. Этот мужчина – убийца. Он давал мне соленую воду и делал пункцию печени. Я все еще вынужден проходить лечение. Пожалуйста, не отправляйте меня в тюрьму.

Судья:

– Это не является оправданием вашего поступка. Проявление неуважения к суду подлежит наказанию. Все должны понимать, что в суде нельзя вести себя подобным образом. Судебный пристав-исполнитель, будьте добры, позовите охранника и отправьте свидетеля в место отбывания наказания, назначенного за проявление неуважения к суду. Разумеется, обвиняемый не может быть приговорен к каторжным работам. Он лишь подлежит заключению в тюрьму в связи с проявлением неуважения к суду в ходе открытого судебного заседания путем совершения попытки нападения на одного из обвиняемых, находящихся на скамье подсудимых[92].

Сердце у меня ушло в пятки. Я ничего не могла сделать, кроме как опустить голову, чтобы никто не заметил моих слез. В тот момент я никак не могла совладать со своими эмоциями.

Почему 90 дней? Почему не день или два – просто чтобы преподать урок? Мне казалось, что такое наказание было совершенно возмутительным после всех мучений, которые пришлось пережить этому свидетелю.

В заседании суда сделали перерыв.

Четыре дня спустя, 1 июля 1947 года, свидетеля снова доставили в зал судебных заседаний для продолжения допроса, выдержки из которого представлены ниже[93].

Обвинитель Харди:

– Свидетель, в конце предыдущего допроса вы собирались рассказать Трибуналу о том, чем вы занимались по прибытию в концентрационный лагерь Дахау.

Свидетель:

– Да…

Обвинитель:

– Что с вами произошло после прохождения медицинского обследования и рентгеновского анализа?

Свидетель:

– Потом мы отправились в так называемое отделение хирургии. Нас было 40 человек. Пришел врач из Люфтваффе, который осмотрел нас, приказав снять одежду и выстроиться в ряд. Потом тот доктор сказал: «Ну что ж, в ближайшее время вам предоставят хорошую еду, какой вы отродясь не пробовали, – после чего вы перестанете получать пищу, а вода для питья будет морской».

Один из заключенных, – его звали Руди Таубман, – шумно запротестовал. Ранее он уже участвовал в эксперименте с холодной водой, и больше не желал иметь с этим ничего общего.

Врач из Люфтваффе сказал: «Если ты не прекратишь возмущаться, я пристрелю тебя на месте».

Он всегда носил с собой пистолет. Мы затихли. Где-то в течение недели нам выдавали печенье, сухари и коричневый сахар. Кроме двадцати небольших печенюшек в пайке было три или четыре кусочка декстрозы. Не считая этого, больше нам ничего не давали.

Обвинитель:

– Вы когда-либо вызывались добровольцем на эти эксперименты?

Свидетель:

– Нет…

Обвинитель:

– Разговаривал ли профессор (или какой-либо врач Люфтваффе)