Поскольку с соседками – англичанкой и француженкой – у меня оказалось мало общего, я нечасто коротала время за дружескими беседами. У француженки, кажется, было сразу несколько приятелей из союзнических государств, которые частенько навещали ее один за другим. Я старалась держаться от них подальше.

В доме на Бюловштрассе я бывала мало – там я только спала, принимала холодные ванны и переодевалась. Остаток времени я проводила за работой во Дворце правосудия или в компании своих друзей, с которыми мы общались в «Гранд-Отеле» после работы.

Американские солдаты, работавшие с нами в офисе судебных стенографистов, начали приглашать меня в сержантский клуб, что располагался неподалеку от «Гранд-Отеля». Там мы болтали, пили пиво или вино, отдыхали, ужинали и танцевали под музыку из музыкального аппарата. Больше всего мне запомнился сержант Джо Прантл из Феникса. В клубе я встретила и других солдат, а также женщин, которые работали на многочисленные департаменты и отделы, так или иначе связанные с проходящими процессами. Я помню Вернона Дейла и Дороти Нолл, Джона Секстона и Рут Прайс.

Сержант Дейл и Дороти Нолл в конце концов поженились. После моего возвращения в США я не виделась с ними вплоть до третьей (и последней) встречи бывших сослуживцев, работавших над Нюрнбергскими процессами, которая состоялась в Вашингтоне, округ Колумбия, в 1996 году. Поскольку во время процесса по делу врачей мне было всего 22 года, я была одной из самых молодых гостей, в то время как некоторые сидели в инвалидных креслах. Однако во времена моего с ними знакомства Дейл и Дороти тоже были достаточно молоды. Это были одни из самых замечательных людей, которых мне довелось встретить в Нюрнберге. Я была совершенно счастлива снова их увидеть после стольких лет разлуки.

Мне очень нравилось ходить в этот клуб, и довольно скоро я выяснила, что от офицерского клуба в «Гранд-Отеле» этих ребят отделяла разница в рангах и социальном положении. С солдатами мне никогда не было скучно; они брали меня с собой на каток Красного Креста и в оперный театр. Мы смотрели не только американские фильмы, но и живые представления немцев, которые ставили различные оперы вроде «Женитьбы Фигаро» Моцарта и «Севильского цирюльника» Россини.

Пиилани Ахуна, судебная стенографистка из штата Гавайи, а также Зигфрид Рамлер, устный переводчик из Лондона, длительное время работавшие на процессе над Германом Герингом, обладали достаточно высоким положением, чтобы жить в «Гранд-Отеле». Складывалось впечатление, будто жить там хотят абсолютно все. Я надеялась, что когда-нибудь и я займу достаточно высокое положение, чтобы получить в нем номер. Позже так и случилось.

Дом № 8 на Хебельштрассе

Мои подруги, Энн Дэниелс из Вашингтона, округ Колумбия, и Дороти Фитцджеральд из Кливленда (обе – судебные стенографистки), жили в огромном и изысканном трехэтажном особняке по адресу Хебельштрассе, дом № 8, и были совершенно счастливы.

После уговоров Энн и Дороти я отправилась к капитану Саре Крускалл и запросила перевод на Хебельштрассе. Мою просьбу удовлетворили.

Я упаковала единственную сумку и переехала в чудесную комнатку в противоположном от своих подруг конце вестибюля. Отопления и горячей воды по-прежнему не было, но жизнь в этом элегантном доме была гораздо удобнее! К тому же я начала постепенно привыкать к постоянному холоду. Впрочем, к принятию ледяных ванн привыкнуть не удалось, а душа в особняке не было.

Никто из нас не знал, кем были обеспеченные владельцы дома № 8 на Хебельштрассе и где они теперь. Скоро нас почти перестало это заботить, поскольку мы были слишком глубоко погружены в ужасные истории, услышанные в зале судебных заседаний. Детство у меня было бедным, и потому в этом особняке я ощущала себя настоящей принцессой в роскошном замке. А еще мне просто нравилось жить вместе с Энн и Дороти, которые были старше меня на пятнадцать и пять лет соответственно.

Особняк окружал высокий железный забор, а в маленькой караульной будке у главных ворот сидел охранник из союзнических сил. На заднем дворе у нас был пустой бассейн и теннисные корты. На первом этаже особняка располагались бальный зал и кухня. Жилые помещения занимали второй этаж и представляли собой огромные (все в этом доме было огромным) гостиную, столовую, еще одну кухню, музыкальный зал, библиотеку и ванные комнаты. Спальни и прилегающие к ним собственные ванные комнаты находились на третьем этаже.

Каждое окно – от пола до потолка – закрывали тяжелые шторы из темно-бордового, глубокого зеленого или золотистого бархата. На окнах не было решеток, и в хорошую погоду мы с наслаждением распахивали створки. Та зима выдалась одной из самых суровых. Само собой, немцам, оказавшимся в разбомбленном городе без отопления, эти зимние месяцы должны были показаться особенно трудными. Но и мне казалось, что всю зиму город был погружен в холод и мрак. Улицы были пустынными и неприветливыми, и почти все время шел снег или дождь.

Вивьен Шпиц на заднем дворе своего дома по адресу Хебельштрассе № 8

Особняк был обставлен массивной, но элегантной старинной мебелью в традиционном немецком стиле. Вместо обоев стены украшала ткань с объемными бархатными узорами насыщенно-винного, зеленого или золотого цвета.

Ванные комнаты поражали своими размерами. В каждой помещалось по семь или восемь огороженных кабинок, а все фарфоровые раковины были украшены сверкающими золотыми или медными деталями. Думаю, что до войны в этом доме устраивали роскошные приемы, поскольку ванных комнат было достаточно, чтобы разместить огромное количество гостей.

В бальном зале армия США организовала пункт питания, который все называли столовой. Здесь могли завтракать все служащие США или союзников (как военные, так и гражданские), которым предоставили жилье неподалеку. Отсюда во Дворец правосудия нас забирали на автобусе американской армии. Это было обусловлено как соображениями безопасности, так и довольно большим расстоянием, которое нам нужно было преодолеть.

Нам было велено не пользоваться трамваями, на которых немцы ездили даже снаружи, зацепившись за что-нибудь, если внутри не хватало места. Нас бы все равно не пустили. Мы были врагами, и нас ненавидели.

Ко времени переезда в дом № 8 на Хебельштрассе минуло семь недель моего пребывания в Нюрнберге, но багаж все еще не прибыл. От коллег я слышала истории, как кто-то ждал свои вещи по три месяца. Некоторые чемоданы добирались до своих хозяев после того, как их вскрывали в Бремерхафене, пункте пропуска через государственную границу.

Одежду и личные вещи разворовывали, и чемоданы возвращались к своим хозяевам,