этой же ситуации оказались и другие гражданские работники союзнических сил, а также только-только переброшенные в Германию войска. Рождественский перерыв в заседаниях предоставлял отличную возможность устроить настоящие празднества и отдохнуть от всего, с чем мы сталкивались в зале суда. У нас появился шанс восстановиться от полученных психологических травм, отдохнуть и попытаться хотя бы ненадолго вернуться к нормальной жизни.

Работавшие на союзников немцы поставили рождественские ели, украсив их традиционными гирляндами с разноцветными огоньками, клюквой и воздушной кукурузой. На ветви повесили резные игрушки-елочки из дерева с нарисованными узорами и маленьких тканевых Святых Николаусов, восседающих в крошечных деревянных санях. Помимо этого, там были фигурки ангелов и звезды из золотистой ткани.

В это время я постоянно общалась с американскими военными в коктейльном баре «Гранд-Отеля», ужинала в компании одного, двух или сразу нескольких новых друзей, а потом отправлялась в Мраморный зал, украшенный хрустальной люстрой, где танцевала под живую музыку и слушала немецких певцов.

Оркестр играл совершенно изумительные венские вальсы, польку и другую танцевальную музыку, в основном американскую. Все это то и дело перемежалось популярными немецкими песнями вроде «Лили Марлен». В праздники каждый из нас мечтал оказаться на месте Бинга Кросби в его песне «Я буду дома на Рождество». Оркестр играл «Тихую ночь» в версии Бинга Кросби, после чего слышалась немецкая версия, Stille Nacht, слова которой многим из нас были знакомы со школы.

Меня приглашали на праздничные вечеринки в частных домах, где квартировались служащие американской армии и мои коллеги по процессам. Журналисты международной прессы и фотографы, проживавшие в замке в городке Штайн, устраивали праздничные мероприятия в своем пресс-клубе. Мы с друзьями тоже получили приглашение.

В 1760 году Каспар Фабер основал в Штайне, пригороде Нюрнберга, фабрику по производству графитовых карандашей. Позднее наследниками и продолжателями дела Каспара в Штайне был построен замок, получивший название Фабершлосс. На огромных стенных фресках в замке были изображены рыцари верхом на вставших на дыбы конях. Вместо копий рыцари держали в руках карандаши. Задолго до Нюрнбергских процессов, еще в школе, мы с одноклассниками пользовались карандашами Фабер № 2.

Для многих людей, как гражданских, так и членов оккупационных сил, Рождество было, в первую очередь, религиозным праздником. Особенно для иудеев и христиан. На процессах работало множество еврейских адвокатов, переводчиков, стенографистов и других служащих. Вплоть до того момента, когда в мае 1948 года я вернулась в Соединенные Штаты, я даже не осознавала, насколько тяжело приходилось евреям, находившимся на процессах. Многие из них потеряли родных, которые погибли в лагерях смерти или были сожжены в печах крематориев.

В лагеря входили живые люди, превращаясь в не подлежащие опознанию хлопья пепла.

Я происходила из маленькой сельской общины (Вудсток, штат Иллинойс) к северо-западу от Чикаго. Население Вудстока составляло всего 6000 человек. Так что я имела слабое представление о том, кто такие евреи, и совершенно ничего не слышала об антисемитизме. Когда в кинотеатрах я смотрела кинохроники «Мувитона», демонстрировавшие все зверства, происходившие на территории освобожденных концентрационных лагерей и лагерей смерти, я ничего не знала об окончательном решении еврейского вопроса – плане Гитлера уничтожить всех евреев Европы. Я не подозревала, как все это скажется на мне как христианке. Я так стремилась попасть в Нюрнберг, потому что я была наполовину немкой и всегда гордилась матерью и бабушкой – двумя совершенно замечательными немецкими женщинами. Когда я получила работу на процессе по делу нацистских врачей, я была совсем юной, но благодаря всему тому, что я узнала на этом процессе об антисемитизме, и благодаря моей христианской морали мне стало ясно, что теперь до конца своей жизни мне придется противостоять ксенофобии и различным предубеждениям.

Волшебство праздничного перерыва сработало. Мы все чувствовали себя отдохнувшими. Возвращаясь в зал судебных заседаний за очередной порцией ужасов, мы помнили, насколько большую ценность имеет жизнь. Я постоянно думала о матери, сестре и брате, которые остались дома, в Детройте, – они были смыслом моей жизни.

Бомбардировка столовой «Гранд-Отеля» нацистами

Где-то в конце лета 1947 года наработанный стаж позволил мне перебраться в «Гранд-Отель», в номерах которого проживали мои друзья – Пиилани Ахуна и Зигфрид Рамлер. Сколь бы я ни радовалась возможности жить в особняке на Хебельштрассе вместе с Дороти Фитцджеральд и Энн Дэниелс, мне хотелось переехать в «Гранд-Отель» из соображений безопасности и более удобного доступа к завтраку и ужину. Казалось, что именно «Гранд-Отель» был средоточием общения и различных мероприятий, которых нам так не хватало.

Мне дали просторный номер на четвертом этаже со смежной ванной комнатой, которую я делила с другой судебной стенографисткой, Эдной Маллой из Омахи. Ее номер находился по другую сторону от ванной. Как я уже не раз упоминала, жить в «Гранд-Отеле» было очень здорово.

Однажды днем, около пяти часов пополудни, ожидая лифт, чтобы спуститься в столовую, я услышала ужасный взрыв и поняла, что отель бомбят.

Я бросилась вниз по лестнице, где мне нужно было миновать три пролета (что мне уже приходилось делать несколько раз во время учебных тренировок по эвакуации в случае пожара или бомбардировки), и по пути мне встретилось множество людей, в спешке покинувших свои номера. Все вместе мы сбежали вниз по лестнице и высыпали на улицу.

Уже на улице мы узнали, что двое немецких террористов выбрались из катакомб под разбомбленным Старым городом. Оказавшись через дорогу от отеля, они бросили бомбу через огромное витринное окно, выходившее на улицу. Это окно вело прямо в битком набитую столовую, где собралось множество гражданских и военных. Бомба попала в стену над столом, из-за которого буквально за несколько секунд до этого вышло два человека. Чудесным образом никто не погиб, но многие получили ранения от осколков стекла и произошедших обрушений.

После этого случая сотрудники нашей военной полиции отправились в катакомбы на поиски террористов. Я не знаю, смогли ли они их поймать, однако меры безопасности вокруг отеля (и без того достаточно серьезные) были значительно усилены. Нам всем было известно, что подобные бомбардировки случались в Штутгарте и других городах, где жили и работали представители союзнических сил. Мы получали постоянные напоминания о том, что нельзя терять бдительность.

После этого жуткого события я полностью осознала, насколько опасной была жизнь в Германии даже спустя двадцать восемь месяцев после окончания войны. Мне стало страшно гулять с друзьями по ближайшим улочкам. С тех пор я все время была настороже и внимательно поглядывала по сторонам, с подозрением обводя взглядом всех немцев, что попадались мне на пути, занимаясь своими делами: кто-то