— Кто-нибудь попытался узнать, имела ли она в доме спички насамом деле?

— Думаю, что да.

— Полиция добросовестно делает свое дело.

На губах Генриетты играла едва заметная торжествующаяулыбка. Мидж это было неприятно: она подумала, что Генриетта по-настоящему немогла любить Джона, хоть и утверждает это. Мидж с грустью размышляла о том, чтоЭдварду долго ждать не придется. Тотчас же она упрекнула себя за эту мысль.Ведь она желала Эдварду счастья, она должна радоваться, что он скоро получитженщину, которую любит.

Но это уже слишком! Этого от нее требовать нельзя, раз онасама не может выйти замуж за Эдварда. Для него она навсегда останется «малюткойМидж». Ничем более! Он ведь из породы верных влюбленных. Они будут жить вАйнсвике, он и Генриетта, они будут счастливы, и история каждого — и его, и ее— завершится так, как должно.

— Мидж! Выше голову! Не позволяйте несчастью наваливаться стакой силой. Не хотите ли сегодня поужинать со мной?

Мидж извинилась: у нее много дел дома, ей нужно написатьписьма.

— Я выпью чашку чая и убегу.

— Хорошо, я вас провожу!

— Нет, нет, спасибо, я возьму такси.

— Зачем вам брать такси, когда у дверей стоит моя машина?

Когда они сели в автомобиль, Генриетта показала Мидж на«Вентнор», стоявший в некотором отдалении.

Мы не потеряли свою тень, — сказала она, — сейчас она будетнас сопровождать, вот увидите!

— Меня это раздражает!

— А мне совершенно все равно.

Генриетта доставила Мидж домой, поставила машину в гараж ивернулась в мастерскую. Она. довольно долго простояла у камина, погруженная всвои мысли, пальцы ее бессознательно выбивали барабанную дробь. Затем совздохом она громко сказала:

— А теперь за работу! Бесполезно тратить время!

Через полтора часа, растрепанная и измазанная глиной, онауже любовалась произведением, которое только что сотворила.

Генриетта отошла подальше, чтобы оценить его критическимоком. Она осталась довольна. Это было изображение лошади, но эта лошадь такотличалась от себе подобных, что полковник кавалерии при виде ее тут жесвалился бы от апоплексического удара. Даже предки Генриетты с изумлениемувидели бы эту лошадь. Это, несомненно, была лошадь, но лошадь абстрактная.

Генриетта спросила себя, что подумал бы об этом произведенииинспектор Грендж, если бы ему довелось лицезреть его. Эта мысль развлекла ее нанекоторое время.

Эдвард Эндкателл стоял перед заведением мадам Эльфридж ивнимательно изучал вывеску. Он собирался с силами, чтобы войти. Какое-тонеясное чувство помешало ему позвонить Мидж по телефону, чтобы пригласить ее назавтрак. Он слышал телефонный разговор, когда в «Долине» Мидж говорила со своейхозяйкой. Этот разговор произвел на него неприятное впечатление. Ему очень непонравилась покорность, звучавшая в голосе Мидж. Он не мог допустить, чтобыМидж, взбалмошная и неукротимая, привыкшая говорить и думать, что хочет, чтобывеселая маленькая Мидж безропотно покорялась и выслушивала грубости, которые онне слышал, но предполагал.

Что-то там было неладно!

Он знал, что существует множество молодых женщин, которыеработают, но раньше как-то не задумывался об этом. Наверное, они работаюттолько потому, что это доставляет им удовольствие, они хотят быть независимымии что-то делать в течение дня. Он и не догадывался, что если молодая женщиназанята с девяти часов утра до шести вечера, с часовым перерывом на обед, то оналишена большинства удовольствий, украшающих жизнь. Даже пожертвовав обедом,Мидж не могла попасть на выставку картин. Концерты во второй половине дня былитоже для нее недоступны, кроме субботы и воскресенья. В обеденный перерыв онамогла перекусить только в переполненной закусочной. Это открытие причинило емустрадание. Он с теплым чувством относился к «малютке Мидж», которая приезжала вАйнсвик застенчивая и робкая, а потом веселилась там все каникулы.

Эдвард всегда относился к ней как к ребенку и только в тотвечер в «Долине» заметил, что она выросла. В тот вечер, когда он пришелрасстроенный разговором с Генриеттой, оцепеневший и обескураженный, и, когда вгостиной она разжигала для него огонь, он обнаружил, что Мидж уже не маленькаядевочка, а молодая женщина. Он тогда понял, что Генриетта не была тойГенриеттой, которую он когда-то любил, а Мидж перестала быть «малюткой Мидж» изАйнсвика. Прошлое разваливалось…

С тех пор он стал себя упрекать, что совершенно неинтересуется жизнью Мидж. Мысль, что ее работа ей неприятна, стала егобеспокоить. Он принял решение приехать и увидеть воочию, что тут происходит.Модели, выставленные на витрине, ему не понравились. Он ничего в этом непонимал, но платья показались ему вызывающе роскошными и недостойными Мидж.Магазин не вызывал у него никакого уважения. Нужно что-то сделать, и в этом емуможет помочь Люси.

Преодолев последние колебания, Эдвард толкнул дверь и вошелв магазин. Он сразу же почувствовал себя страшно неловко. Справа две молодыеблондинки рассматривали пальто, которое им показывала продавщица. В глубинетолстая неприятная женщина, очень маленького роста, с волосами, рыжими от хны,с огромным носом и противным голосом обсуждала с клиенткой возможностипеределки вечернего платья. Слева, из примерочной кабинки, сквозь легкуюперегородку доносился раздраженный голос:

— Это просто страх божий! У меня нет других слов! Неужели увас нет ничего по-настоящему приличного?

— Посмотрите на это темно-красное платье, мадам, я уверена,что оно очень вам пойдет! Не хотели ли бы вы его примерить?

Эдвард узнал голос Мидж — непривычно почтительный,убежденный.

— Я не хочу терять время и надевать на себя то, что мне ненравится! Потрудитесь немного, девушка, я ведь вам уже сказала, что красного нехочу. Если бы вы меня слушали…

Эдвард чувствовал, что его лицо и шея приняли пунцовуюокраску. Он надеялся, что Мидж сейчас швырнет платье в лицо отвратительноймегере. Но Мидж очень вежливо продолжала уговаривать:

— Сейчас я поищу для вас другую вещь, мадам. Не хотите липосмотреть вот это зеленое или вот это персиковое, оно очень красивое.

— Это все ужасно! Я ничего больше не хочу смотреть! Я теряювремя!

Между тем миссис Эльфридж оставила свою клиентку инаправилась к Эдварду, вопросительно на него глядя. Он собрал всю свою волю иобратился к ней:

— Могу ли я, мадам, поговорить с мисс Хардкастл? Хозяйкамагазина нахмурилась, но, заметив, что одежда Эдварда могла быть сшита только улучшего портного Лондона, одарила посетителя улыбкой, которая все равно немогла ее украсить.