— Вот как?

— Джон потерял голову. Поверьте мне! Он был просто безумным.Он требовал, чтобы я бросила мужа и детей, добилась развода, вышла за негозамуж. Он говорил, что никогда не мог меня забыть, что время для негоостановилось с того дня, когда он меня потерял…

Даже под гримом было видно, как она бледна. Вероника закрылаглаза и открыла их через несколько секунд с застенчивой улыбкой.

— Вы верите, месье Пуаро, что чувство может продолжатьсягодами?

— Верю.

— Вы верите, что можно не забывать, ждать, строить планы,надеяться, сохранять свою волю для того, чтобы добиться, в конце концов,исполнения своих желаний? Вы верите, что есть мужчины, способные на это?

— Да. Женщины тоже…

— Я говорю о мужчинах, о Джоне! Естественно, я началасмеяться над тем, что он говорил, я не принимала его всерьез, я просто сказалаему, что он сумасшедший. Мы очень долго спорили, и было уже очень поздно, когдаон ушел. Он остался таким же непримиримым упрямцем…

Вероника сглотнула и продолжала:

— Вот почему на другой день утром я послала ему записку спросьбой снова прийти ко мне. Это нельзя было так оставлять. Я должна былаубедить его в том, что то, что он требует, — невозможно.

— А это действительно было невозможно?

— Конечно, это было невозможно! Абсолютно невозможно! Онпришел ко мне, но повторилась сцена, разыгравшаяся накануне. Он не хотел ничегослушать и продолжал настаивать… Я ему заявила, что он теряет время, что я егоне люблю и даже питаю к нему отвращение!.. Я была вынуждена очень жестоко с нимобойтись, мы расстались обозленные… И вот теперь он мертв!

Пуаро смотрел на ее руки с переплетенными пальцами —большие, широкие, некрасивые, даже жестокие. Они выдавали необычное волнение.Вероника стала жертвой своих эмоций, но ему показалось, что она нисколько неопечалена. Чувство», которое сейчас в ней преобладало, было гневом.Разновидность эгоистической злопамятности.

— Вот это, месье Пуаро, — продолжала она уже спокойнее, — яи хотела вам рассказать. Что мне было делать? Выложить все, что произошло, илисохранить это в себе? Все это правда, но поверят ли мне?

Пуаро молча смотрел на нее. У него не создалось впечатление,что Вероника сказала ему правду, но что-то в ее рассказе соответствовалоистине. Она, очевидно, исходила из фактов, но излагала их по своему усмотрению.

И вдруг он все понял. Она переставила роли! Это она не моглазабыть Джона. Он ее, а не она его оттолкнула. Она не могла молча перенестиунижение, которое он заставил ее испытать, она была в ярости от неудачи.Страдала ее гордость, и Вероника представила версию более для нее выгодную идававшую ей отмщение.

— Если все это имеет отношение к смерти Джона Кристоу, —наконец сказал Пуаро, — то вам придется все это изложить. Если же ничего такогоне было, то вполне можете это сохранить в себе.

Вероятно, его ответ разочаровал ее. Пуаро угадывалнастроение посетительницы. Она была бы в восторге, если бы ее историюнапечатали на первых полосах газет. Может быть, она даже пришла с надеждой, чтоон поможет распространить эту историю…

Как бы то ни было, Вероника не выдала своих чувств. Онавстала.

— Благодарю вас, месье Пуаро. Я знала, что вы дадите мнемудрый совет, и счастлива, что обратилась к вам. Мне обязательно нужно было скем-то поговорить…

— Постараюсь оправдать ваше доверие, мадам.

Проводив Веронику до садовой калитки, Пуаро вернулся в дом ираспахнул окно. Духи посетительницы были очень дорогими, с изысканным ароматом,но он оскорблял чувствительное обоняние Пуаро. Так же как и в самойкомедиантке, в этом запахе было что-то избыточное.

Пуаро спрашивал себя, убила ли она Джона. Он был уверен, чтоона сделала бы это охотно, она бы с удовольствием спустила курок и увидела бы,как рухнет к ее ногам мужчина, оскорбивший ее тщеславие. Но ему также казалось,что эта женщина с холодным и расчетливым умом, знающая цену риску, напрасно нестала бы подвергать себя опасности. Она могла иметь желание убить Джона, носделала ли она это?

Дознание было закончено. Окончание следствия откладывалосьна две недели по просьбе полиции.

Герда в сопровождении своей сестры приехала из Лондона намашине, взятой напрокат. Леди Эндкателл вышла проводить ее.

— Как вы себя чувствуете, дорогая? Надеюсь, вы снова обрелисон? Я глубоко опечалена, что вы не у нас р «Долине», но хорошо понимаю, кактяжело бы вам было здесь при нынешних обстоятельствах.

Миссис Патерсон взглядом укоряла сестру за то, что та непредставила ее надлежащим образом. Она объяснила, что мисс Коллинз предложилапоберечь Герду и дать ей возможность ночевать дома в Лондоне.

— Я увезу Герду и детей к себе, — добавила она, — Гердануждается в покое, ей нужно отдохнуть. Ее дом в Лондоне осаждают репортеры.

Герда казалась раздраженной и отчужденной. Она была уже вмашине. Сестра присоединилась к ней, и они уехали.

— Бедняжка! — сказала Мидж Хардкастл. Эдвард Эндкателл пожалплечами и с досадой бросил:

— Что особенного представлял собой Кристоу? У этой женщинысовершенно подавленный вид.

— Она жила только им.

— Но почему? Это был страшный эгоист, хотя, может быть,интересный собеседник…

Не закончив фразы, он неожиданно спросил:

— А что думали о нем вы, Мидж?

— Я?

Она подумала, потом несколько удивленно произнесла:

— Я, наверное, его уважала.

— Вы его уважали? Почему?

— Бог мой! Потому что он знал свое дело!

— Как врач?

— Да.

Больше времени для продолжения разговора у них не было.Подошла Генриетта, которая обещала захватить Мидж и отвезти ее в Лондон насвоей машине. Эдвард вместе с Дэвидом после завтрака должны были уехатьпослеобеденным поездом. На прощание Эдвард сказал:

— Хорошо было бы, Мидж, если бы вы как-нибудь приехали ипозавтракали со мной.

— С радостью! Только мой обеденный перерыв длится всего час…

Он улыбнулся.

— Неужели нельзя сделать исключение? Я уверен, что вашихозяева поймут…