Проехав миль десять, наши путники добрались до большойдеревни и остановились там на ночь в хорошем трактире. Между ними сноваустановились прежние отношения: во время обеда Гендон стоял за стулом короля иприслуживал ему, вечером раздевал его и укладывал в постель, а сам ложился наполу у порога, закутавшись в одеяло.

На другой день и еще на следующий они ехали медленно,беседуя о том, что с ними случилось после разлуки, и забавляя Друг друга своимирассказами. Гендон описал подробно свои странствования в поисках короля;рассказал, как «архангел» водил его, словно дурака, по всему лесу и в концеконцов, убедившись, что от него не так-то легко отделаться, привел его опять вхижину. Тут старик пошел прямо в спальню и вышел оттуда шатаясь, с сокрушеннымвидом, говоря, что он рассчитывал застать мальчика уже дома в постели, но ненашел его. Гендон прождал в хижине целый день, но затем, потеряв всякую надеждуна возвращение короля, снова отправился на поиски.

— А старый святоша действительно был очень огорчен, что вашевеличество не вернулись к нему, — сказал Гендон, — это было видно по его лицу.

— В этом я не сомневаюсь, — сказал король и в свою очередьрассказал, что было с ним; выслушав его, Гендон очень пожалел, что не убил«архангела».

В последний день пути Гендон был очень возбужден. Он болталбез умолку. Он говорил о своем старике отце, о своем брате Артуре, приводилразные примеры их великодушия и благородства, с любовью рассказывал о своейЭдит и был так счастлив, что даже о Гью говорил по-братски, почти с нежностью.Он вслух мечтал о предстоящей встрече с родными, о том, какой неожиданностьюбудет его приезд в Гендонский замок и какую бурю восторгов и радости онвызовет.

Они ехали по красивой местности, мимо домиков и фруктовыхсадов; дорога шла через широкие пастбища; отлогие подъемы и спуски напоминалиморские волны. После полудня возвращающийся блудный сын все чаще отклонялся отсвоего пути, взбирался на какой-нибудь бугор и пытался разглядеть вдали крышуродного дома. Наконец он разглядел ее и взволнованно крикнул:

— Вот деревня, государь, а вот и замок с ней рядом! Отсюдавидны башни; а вон тот лес — это парк моего отца. Теперь ты увидишь, что такоезнатность и роскошь! В доме семьдесят комнат — подумай только! — и двадцатьсемь слуг. Не дурной дом для таких, как мы с тобой, а? Ну, торопись, я не всилах дольше сдерживать свое нетерпение!

Но как они ни торопились, было уже больше трех часов, когдаони доехали до деревни. Пока они проезжали через нее, Гендон не умолкал ни наминуту:

— Вот и церковь, обвитая все тем же плющом. Все по-прежнему,ничего не изменилось. А вот гостиница «Старый Красный Лев», вот рыночнаяплощадь, вот майский шест, вот водокачка, — ничего не изменилось, кроме людейконечно; за десять лет люди должны измениться; некоторых я как будто узнаю, номеня не узнает никто.

Так он болтал не переставая. Скоро они доехали до концадеревни и свернули на узкую извилистую дорогу, обнесенную с двух сторонвысокими изгородями, быстро проскакали по ней с полмили, затем через огромныеворота на высоких каменных столбах, украшенных лепными гербами, въехали вобширный парк. Перед ними было величественное здание.

— Приветствую тебя в Гендон-холле, король! — воскликнулМайлс. — О, сегодня великий день! Мой отец, и мой брат, и леди Эдит, наверное,так обезумеют от радости, что на первых порах у них не будет ни глаз, ни ушейни для кого, кроме меня, так что тебя, возможно, примут холодно. Но ты необращай внимания, — это скоро пройдет. Стоит мне сказать, что ты мойвоспитанник, что я всей душой люблю тебя, и, ты увидишь, они обнимут тебя радиМайлса Гендона и навсегда дадут тебе приют и в своем доме и в своем сердце!

Гендон соскочил наземь у подъезда, помог королю сойти, потомвзял его за руку и поспешно вошел. Несколько ступенек ввели их в обширныйпокой. Гендон торопливо и бесцеремонно усадил короля, а сам подбежал к молодомучеловеку, сидевшему за письменным столом у камина, где пылал яркий огонь.

— Обними меня, Гью, — воскликнул он, — и скажи, что ты радмоему возвращению! Позови нашего отца, потому что родной дом для меня не дом,пока я не увижу его, не прикоснусь к его руке, не услышу снова его голоса.

В первую минуту Гью не сумел скрыть своего удивления, носразу же отпрянул назад и остановил на пришельце долгий, пристальный взор. Этотвзор сначала был полон оскорбленного достоинства, затем изменился под влияниемкакой-то мысли и выразил недоумение, смешанное с неподдельным или притворнымучастием. Потом он мягко произнес:

— У тебя, по-видимому, голова не в порядке, бедныйнезнакомец; ты, без сомнения, много страдал, и люди обходились с тобойнеласково, это видно и по лицу твоему и по платью. За кого ты меня принимаешь?

— За кого я тебя принимаю? За того, кто ты есть. Я принимаютебя за Гью Гендона, — резко сказал Майлс.

Тот продолжал так же мягко:

— А себя ты кем воображаешь?

— Воображение тут ни при чем! Как будто ты не узнаешь во мнесвоего брата, Майлса Гендона?

Гью, казалось, был радостно удивлен и воскликнул:

— Как, ты не шутишь? Разве мертвые оживают? Дай бог, чтобыэто было так! Наш бедный пропавший мальчик вернулся в наши объятия послестольких лет жестокой разлуки! Ах, это слишком хорошо и поэтому не может бытьправдой! Умоляю тебя, не шути со мною! Скорее идем к свету — дай мнерассмотреть тебя хорошенько.

Он схватил Майлса за руку, потащил его к окну и принялся егоосматривать с ног до головы, пожирая глазами, поворачивая во все стороны и самобходя вокруг, чтобы разглядеть его со всех сторон; а возвратившийся блудныйсын, сияя радостью, улыбался, смеялся и кивал головой, приговаривая:

— Смотри, брат, смотри, не бойся, ты не найдешь ни однойчерты, которая не могла бы выдержать испытания. Разглядывай меня, сколько душебудет угодно, милый мой старый Гью! Я в самом деле прежний Майлс, твой Майлс,которого вы считали погибшим. Ах, сегодня великий день! Дай мне твою руку, дайпоцеловать тебя в щеку. Я, кажется, умру от радости.

Он собирался обнять брата; но Гью отстранил его рукой, унылоопустил голову на грудь и с волнением сказал:

— Боже милосердный, дай мне сил перенести это тяжкоеразочарование!

Майлс от удивления в первую минуту не мог произнести нислова; затем воскликнул:

— Какое разочарование? Разве я не брат твой?

Гью печально покачал головой и сказал: