– Все кончилось уже очень давно, мама.

Дженет снова кивнула. Это не слишком ее удивило.

– Я так и думала, но не была уверена. – Она слегкаулыбнулась. – Когда-нибудь твой отец решит, что я ему солгала. Он недавноспросил меня, все ли у вас в порядке, и я ответила, что да. Но уже тогда я небыла уверена.

– Спасибо, мамочка, – сказала Оливия, обнимаяее. – Я тебя люблю!..

Она только что получила от своей матери величайший дар – ееблагословение.

– Я тоже люблю тебя, детка, – ответилаДженет. – Делай то, что тебе хочется, и не думай о том, что скажет твойотец. Все будет в порядке. Он и Энди будут некоторое время возмущаться, но онипройдут через это. Энди молод. Он вполне может еще раз жениться и сновапопробовать баллотироваться. Не позволяй ему уговорить тебя остаться, Оливия,если только ты сама этого не захочешь.

Ей действительно хотелось, чтобы ее дочь оказаласьгде-нибудь далеко и была свободна.

– Я не хочу возвращаться, мама. И никогда не вернусь. Ядолжна была уйти от него много лет назад… еще до рождения Алекса или сразупосле его смерти.

– Ты молода и еще устроишь свою жизнь, – задумчивопроизнесла ее мать. Для нее самой уже все было кончено. Она отказалась от своейжизни, карьеры, друзей и мечтаний. Каждую унцию своей энергии Дженет вкладывалав политический рост своего мужа, но для родной дочери ей хотелось чего-тосовсем другого. – И чем ты будешь заниматься?

– Я хочу попробовать писать, – застенчивоулыбнулась Оливия, и ее мать рассмеялась:

– Все возвращается на круги своя, не так ли? Тогдапиши, и пусть тебя ничто не останавливает.

Они проговорили полдня и вместе приготовили ленч на кухне.Оливия даже подумывала о том, чтобы рассказать ей о Питере, но в конце концовне решилась на это. Она сказала, что скорее всего вернется во Францию, врыбацкую деревушку, которую она так любила. Там будет хорошо писаться и хорошопрятаться. Однако тут Дженет насторожилась.

– Нельзя вечно скрываться.

– Почему? – с печальной улыбкой ответила Оливия.Ей ничего другого не оставалось, как исчезнуть, на этот раз – на самых законныхоснованиях.

Но единственное, чего ей больше не хотелось, – этоиметь дело с прессой или общественностью.

Этим вечером Эдвин обедал с ними. Он все еще не отошел отсвоей трагедии и выглядел подавленным, но Оливии тем не менее удалось пару разрассмешить его. Связь с Вашингтоном он держал постоянно, по телефону и факсу.Оливии казалось невероятным, что в такой ситуации он может думать о делах, нодаже после такой чудовищной утраты Эдвин оставался похожим на своего отца. Былосовершенно очевидно, что он увлечен политикой не меньше, чем ее отец или муж.Поздно вечером Оливия позвонила Энди и сказала ему, что приняла важное решение.

– Я не вернусь, – просто сказала она.

– Опять… – раздраженно простонал он. – Ты забылапро наш контракт?

– Там ничего не сказано о том, что я должна оставатьсяс тобой и сопровождать тебя в Белый дом. Там говорится только, что, если я этосделаю, ты будешь платить мне миллион в год. Так что я просто сэкономлю тебеденьги.

– Ты не можешь так поступить! – озлобленно сказалЭнди.

Оливия никогда еще не слышала, чтобы он говорил такимголосом. И все потому, что она мешала ему достичь своей единственной на данныймомент цели.

– Могу. И поступлю. Завтра утром я улетаю в Европу.

На самом деле она собиралась уехать через несколько дней, ноей хотелось дать своему мужу понять, что все кончено. Тем не менее на следующийже день Энди примчался в Бостон, и, как и предсказывала ее мать, отец Оливиивстал на сторону зятя. Но Оливии было уже тридцать четыре года, она знала, чтоделает, и была взрослой женщиной. И она понимала, что теперь ее ничто не сможетостановить.

– Ты хоть понимаешь, от чего ты отказываешься? –орал ее отец, в то время как Энди с благодарностью смотрел на него.

Оливии все это казалось похожим на линчевание.

– Да, – тихо ответила она, не отводя глаз, –я отказываюсь от лжи и разочарования. Я уже испытала достаточно и того идругого, и я думаю, что прекрасно без них обойдусь. Да, и еще я отказываюсь оттого, чтобы меня использовали.

– Нечего строить из себя Бог знает что! – сотвращением сказал отец. Он был политиком старой школы, не таким высокомерным,как Энди. – Это великая жизнь и великие возможности, и ты это прекраснознаешь.

– Для тебя, может быть, и да, – возразила Оливия,глядя на отца с нескрываемой печалью. – Для большинства же это жизнь,полная одиночества и разочарования или нарушенных обещаний. Я хочу, чтобы уменя была настоящая жизнь с настоящим мужчиной или в одиночестве – каксложится. На остальное мне наплевать. Я просто хочу как можно дальше отброситьот себя политику и никогда больше не слышать этого слова.

Оливия украдкой взглянула на мать и увидела, что таулыбается.

– Дура ты! – взъярился отец.

Энди, покидая их дом, был полон яда и пообещал ей, что онаеще поплатится за то, что она с ним сделала. И он не солгал. Через три дня,когда она улетала во Францию, в бостонских газетах появилась статья, которуюмог оплатить только он. В ней говорилось, что после трагического и неожиданногонесчастного случая, в котором погибли трое членов ее семьи, Оливия пережиланесколько тяжелых стрессов и была снова помещена в больницу с нервнымрасстройством. В статье также говорилось, что ее муж беспокоится о ней, извучал осторожный намек на то, что их отношения стали иными из-за еепсихического состояния.

Целью материала было вызвать сочувствие к Энди из-за того,что на его плечи легла такая обуза. Он виртуозно заметал следы. Если пуститьслух, что она сошла с ума, то тогда ему не составит труда избавиться от нее.Раунд первый – Энди… или второй? Или десятый? Прогнал ли он ее, или она простосбежала, чтобы спасти свою жизнь, пока ее муж на минуту отвернулся? Теперь онауже ни в чем не была уверена.

Питер тоже читал эту статью и заподозрил, что еевдохновителем является Энди. Это было слишком уж непохоже на Оливию, хотя онзнал ее так недолго. На этот раз проверить ничего было нельзя, поскольку несообщалось, в какой больнице она была. От невозможности выяснить правду онлишился сна.

Днем в четверг, через несколько дней после того, как Оливиясообщила Энди о своем уходе, мать отвезла ее в аэропорт. Был уже конец августа,Питер с семьей все еще были в загородном доме. Дженет Дуглас посадила свою дочьв самолет и не уходила из аэропорта, пока тот не взлетел. Ей хотелось убедитьсяв том, что Оливия в безопасности и действительно улетела. Она знала, что еедочь избежала участи, худшей, чем смерть, и с облегчением смотрела, как лайнермягко разворачивается в воздухе, беря курс на Париж.