– Да кто же мне поверит, мисс? –всплеснула руками горничная. – Но я не понимаю… Как же он спрятался в этомящике? И почему он столько ест?

Джулия даже не сразу сообразила, что ответить.В каком же мире живет ее горничная?

– Рита, здесь не о чембеспокоиться. – Джулия взяла руки горничной в свои. – Ты поверишьмне, если я скажу, что он почтенный человек, а это самое главное?

Рита непонимающе уставилась на хозяйку.Маленькие голубые глазки ее расширились.

– Но, мисс, – прошептала она, –если он почтенный человек, то почему ему пришлось проникать в Лондон такимобразом? И как он не задохнулся под всеми этими тряпками?

Джулия какое-то время молчала.

– Рита, – наконец сказалаона, – этот план придумал мой отец. Это была его идея.

«Суждено ли нам гореть в аду за произнесеннуюложь? – подумала девушка. – Особенно за такую, которая мгновенноуспокаивает других людей?»

– Могу еще добавить, – сказалаона, – что этот человек выполняет важную миссию в Англии. Но об этом знаютлишь несколько человек в правительстве.

– О… – Рита выгляделаобескураженной.

– Разумеется, несколько человек в«Судоходной компании Стратфорда» тоже в курсе, но все равно ты не должна болтатьоб этом. Не говори ни слова ни Генри, ни дяде Рэндольфу, ни лорду Рутерфорду –в общем, никому.

Рита кивнула:

– Конечно, мисс. Я ведь не знала…

Когда дверь за горничной захлопнулась, Джулияне смогла удержаться от смеха. Ей пришлось зажать рот ладонью, как школьнице.Но идея действительно была гениальной. Какой бы безумной она ни казалась напервый взгляд, все равно ей не сравниться с тем, что произошло на самом деле.

На самом деле… Джулия села перед зеркалом истала вынимать шпильки из волос. Глядя на собственное отражение, онапочувствовала, что изображение подергивается дымкой, словно кто-то набросил нагладкую поверхность вуаль. Девушка видела знакомую комнату, букеты цветов,белое кружевное покрывало на постели – ее мир, в котором она счастливо жила всеэти годы и который больше не имел для нее никакого значения.

Джулия машинально причесалась, встала,переоделась в ночную рубашку и забралась под одеяло. Свечи все еще горели,комната тонула в мягком полумраке. Упоительно благоухали цветы.

Завтра она отведет его в музей, если, конечно,он этого захочет. Может быть, они даже отправятся за город на поезде. А может,сходить в Тауэр? Или еще куда-нибудь… куда-нибудь… куда-нибудь…

И внезапно все мысли исчезли из ее головы:Джулия увидела его. Его и себя. Вместе.

Самир почти час просидел за столом. За этовремя он осушил полбутылки «Перно», своего любимого ликера. Он пристрастился кнему еще в Каире, во французском кафе. Египтянин не был пьян: алкоголь лишьснял лихорадочное возбуждение, охватившее его, как только он вышел из домаСтратфордов. Но стоило ему подумать о том, что произошло, сердце опятьзаколотилось.

Внезапно Самир услышал стук в окно. Егокабинет выходил на задний двор музея. Во всем здании сейчас светилось,наверное, только его окно, ну, может быть, еще одно, у входа, в комнате ночныхохранников.

Египтянин не мог рассмотреть фигурустучавшего, но точно знал, кто это. Он вскочил на ноги до того, как стукповторился. Самир вышел в коридор, подошел к двери черного хода и распахнул ее.

В мокром плаще и полурасстегнутой рубашкеперед ним стоял Рамзес Великий. Самир отступил в темноту. Дождевые каплиблестели на каменных стенах музея, на брусчатке перед входом, но никакой блескне мог сравниться с божественным сиянием, исходящим от высокой фигуры, стоявшейперед ним.

– Что я могу сделать для вас, сир? –спросил Самир.

– Я хотел бы войти, честныйчеловек, – ответил Рамзес. – Если ты позволишь, мне хотелось быпосмотреть на реликвии моих предков и моих потомков.

Дрожь пробежала по телу египтянина при этихсловах. Он почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Невозможно былопередать восторженное благоговение, охватившее Самира.

– С радостью, сир, – ответилон. – Позвольте мне быть вашим гидом. Это великая честь для меня.

Эллиот заметил, что в библиотеке Рэндольфагорит свет. Он припарковал машину у тротуара возле старой конюшни, с трудомвыбрался из нее, кое-как преодолел несколько ступенек и позвонил. Дверь открылсам Рэндольф. Он был в одной рубашке, и от него сильно пахло спиртным.

– Господи боже! Ты знаешь, которыйчас? – спросил он.

Рэндольф повернулся, предоставив Эллиотуследовать за ним в библиотеку. Это была удивительная комната: кожаная мебель,гравюры с изображением лошадей и собак, искусно составленные карты – такие малогде увидишь.

– Честно тебе признаюсь, – сказалРэндольф, – я слишком устал для экивоков. Ты пришел в самый подходящиймомент. Мне нужен твой совет.

– Относительно чего?

Рэндольф направился к столу, гигантскомусооружению, украшенному затейливой резьбой, заваленному бумагами,бухгалтерскими книгами и счетами. Среди бумаг виднелся невообразимо уродливыйтелефонный аппарат, рядом с которым примостились кожаные футляры для скрепок,ручек и карандашей.

– Древние римляне… – пробормотал Рэндольф,усаживаясь за стол и отхлебывая из стакана. Он даже не подумал предложитьЭллиоту сесть или выпить вина. – Что они делали, Эллиот, когда чувствовалисебя опозоренными? Они вскрывали себе вены, правда? И спокойно истекали кровью.

Внимательно посмотрев на друга, Эллиотзаметил, что глаза у него покраснели, а руки подрагивают. Тяжело опираясь напалку, он подошел к столу, налил себе вина из хрустального графина, снованаполнил стакан Рэндольфа и уселся в кресло.

Рэндольф безучастно следил за его действиями.Облокотившись на стол и запустив пальцы в седеющие волосы, он вперил невидящийвзгляд в груду бумаг.

– Если память мне не изменяет, –заговорил Эллиот, – Брут бросился на собственный меч. Позже Марк Антонийпытался повторить это, но безуспешно. Потом он повесился в спальне Клеопатры.Сама же царица предпочла умереть от укуса змеи. Хотя в принципе ты прав: времяот времени римляне действительно вскрывали себе вены. Но хочу тебе напомнить:никакие деньги не стоят человеческой жизни. Ты не должен даже думать об этом.