– Я понимаю лучше, чем говорю, Джулия.Продолжай.

– Никто не знает, где была ее могила.Никто не знает, что стало с ее телом. Ведь тогда время мумий уже прошло.

– Не совсем так, – тихо сказалРамзес. – Она была похоронена по всем правилам, по древнему египетскому обычаю.Без магии, без бальзамирования, но ее тело было завернуто в пелены и перевезенопо морю к месту захоронения.

Он замолчал. Приложил руки к вискам иприслонился лбом к холодной чугунной ограде. Дождь усиливался. Джулии сталохолодно.

– Тот мавзолей… – начал он, отступаяот ограды, взял себя в руки и опять приосанился. – Это грандиозноесооружение. Он был огромный и красивый и весь покрыт мрамором.

– Об этом писали древние авторы. Но егонет. В Александрии не осталось от него даже следа. Никто не знает, где онстоял.

Царь смотрел на Джулию и молчал.

– Но я-то знаю, – наконец проговорилон.

Он ступил на мостовую, остановился под фонареми стал рассматривать тусклую желтую лампочку. Джулия подошла к нему, онобернулся, взял ее за руку и прижал к себе.

– Ты чувствуешь, как мне больно, –спокойно сказал он. – Хотя ты так мало знаешь меня. Кто я для тебя?

– Человек, – сказала она. –Красивый и сильный мужчина. Мужчина, который страдает так же, как мы. И якое-что все-таки знаю… Ведь ты написал о себе и оставил свитки в усыпальнице.

Трудно рассказывать об этом. Как он отнесетсяк ее словам?

– И твой отец тоже все прочитал, –сказал он.

– Да. Он кое-что перевел.

– Я наблюдал за ним, – прошептал он.

– Ты писал чистую правду?

– Зачем мне лгать?

Вдруг он сделал движение, собираясь поцеловатьее, но Джулия снова отстранилась.

– Какие же странные минуты ты выбираешьдля своих маленьких шалостей, – задыхаясь, проговорила она. – Мыговорили о… о… трагедии – разве нет?

– Скорее об одиночестве и безрассудстве.И о безумных поступках, к которым нас вынуждает горе.

Черты его лица разгладились, смягчились. Сновата же любезность, та же улыбка.

– Твои храмы находятся в Египте. Они всееще целы, – сказала Джулия. – Рамессеум в Луксоре. Абу-Симбел. О, тызнаешь их под другими названиями. Твои колоссальные статуи! Статуи, которыевосхищают весь мир! Английские поэты их воспевали. Великие полководцыотправлялись в путешествия, чтобы посмотреть на них. Я видела их, дотрагиваласьдо них своими руками. Я стояла среди древних стен.

Он продолжал улыбаться.

– А теперь я гуляю с тобой по современнымулицам.

– И тебе это доставляет удовольствие.

– Да, совершенно верно. Мои храмы былистарыми даже тогда, когда я жил в первый раз. Но мавзолей Клеопатры былпостроен сравнительно недавно. – Он замолчал, снова расстроившись. –Для меня это как вчерашний день, понимаешь? Хотя он похож на сон и кажетсядалеким. Почему-то я чувствовал, что проходят столетия, хотя и спал. Пока яспал, мой дух развивался.

Джулия вспомнила те же слова в отцовскомпереводе.

– Что тебе снилось, Рамзес?

– Ничего, дорогая, ничего, что было быинтересно человеку нового времени! – Он помолчал. – Когда мы устаем,то начинаем говорить о своих снах – будто бы во сне сбываются мечты, которые несбылись в жизни. И, просыпаясь, чувствуем разочарование. Но для странникареальный мир всегда остается самым желанным. И усталость приходит только тогда,когда мир становится похожим на сон.

Он смотрел на струйки дождя. Джулия слушалаего слова, почти не вникая в их смысл. В ее недолгой еще жизни было достаточногоря, чтобы благословлять эту реальность. Ранняя смерть матери очень сблизилаее с отцом. Она очень старалась полюбить Алекса Саварелла, потому что он такхотел; но ее отец не обращал на это внимания. Но на самом деле она любилатолько идеи, только вещи, так же как и отец. Может, он это и имел в виду? Онане была уверена.

– Ты не хочешь возвращаться в Египет,тебе ведь не нужна встреча со старым миром? – спросила она.

– Я разрываюсь, – прошептал он.

Порыв ветра поднял с мостовой бумажный мусор;сухие листья полетели, кружась, вдоль чугунной ограды. Наверху жалобнозазвенели электрические провода, и Рамзес запрокинул голову, чтобы посмотретьна них.

– Даже более живо, чем во сне, –прошептал он, снова поворачиваясь к тусклой желтой лампочке фонаря. – Мненравится это время, дорогая, – сказал он. – Ты простишь меня за то,что я называю тебя так? Моя дорогая. Так ты однажды назвала своего другаАлекса: «мой дорогой».

– Называй как хочешь, – сказалаДжулия. «Потому что я люблю тебя гораздо больше, чем его!»

Рамзес снова одарил ее своей неподражаемотеплой улыбкой. Подошел к ней, раскрыв объятия, и вдруг поднял на руки.

– Маленькая легкая царица! – сказалон.

– Опусти меня на землю, великийцарь, – прошептала она.

– Зачем это?

– Потому что это приказ.

Подчиняясь, он осторожно поставил ее на ноги инизко поклонился.

– А куда мы направимся теперь, мояцарица, – домой, во дворец Стратфордов, что в районе Мэйфейра, на землеЛондона, в Англии, позднее более известной как Британия?

– Да, домой, потому что я устала каксобака.

– А мне нужно изучить библиотеку твоегоотца, если позволишь. Я должен прочитать много книг, чтобы «привести всистему», как ты говоришь, все, что ты мне показала.

В доме не раздавалось ни звука. Куда ушладевушка? Кофе, которым Самир в конце концов соблазнился, уже давно остыл. Онтак и не смог заставить себя выпить это жидкое пойло.

Почти целый час он не отрываясь смотрел насаркофаг. Кажется, за это время часы в коридоре пробили дважды. Иногда позанавескам пробегали полосы света, ненадолго озаряли высокий потолок, скользилипо золотой маске мумии – и тогда она на самом деле казалась живой.

Вдруг Самир вскочил на ноги. Ему послышалось,что скрипит пол под ковром. Он медленно направился к гробу. Подними крышку. Иты узнаешь. Подними ее. А вдруг саркофаг на самом деле пуст?

Он дрожащими руками дотронулся допозолоченного дерева и замер.

– Не надо делать этого, сэр!