– Ну? Какие новости? – спросила Леандра.

– Прибыли беженцы с острова Гребень. Нынешним утром на деревню напали, и напали серьёзно.

– Только этого нам не хватало! – застонала Леандра. – Кто хоть напал-то? – она двинулась на юг.

– Да вроде бы лавовый неодемон, – ответил Холокаи, подстраиваясь под её шаг. – Но слухи ходят разные.

– Дай-ка попробую угадать, – оборвала его Леандра. – Думаю, пустомели обвиняют в нападении на деревню членов Неразделённой Общины, почитателей демонов Древнего континента и всех тех, кого так или иначе связывают с войной Разобщение?

– Примерно. Кроме того, поговаривают о Плавучем Острове, блуждающем по заливу.

– Прелестно, – проворчала Леандра. – Очередной ушат помоев в и без того мутную воду.

– На Гребень и на богов в городе напали одновременно, – сказал Дрюн. – Нет ли тут связи?

– Скорее всего, есть. Осталось выяснить, какая, – Леандра прикоснулась ко лбу.

Благодаря богозаклинанию она почувствовала, что через час её «я» впадут в особого рода отчаяние, которое под силу вызвать одному только отцу. Настроение испортилось ещё больше. Значит, Никодимус возвращается в Шандралу.

Они продолжали путь. В довесок к покосившимся хижинам и тщедушным ребятишкам появились таверны. На верандах вторых этажей сидели, развалясь, женщины, а у дверей торчали гогочущие мужчины.

Леандра огляделась и пробормотала:

– Изнурённые матери, изнурённые отцы, изнурённые шлюхи, сутенёры и дети. Как глуп этот мир. Скажи, Дрюн, какая разница между этим зданием, – она указала на бордель, – и банком?

– Платя деньги отымевшему тебя банкиру, ты не получаешь удовольствия.

– То есть я уже рассказывала тебе эту шутку? – хмуро посмотрела она на Дрюна.

Тот согласно наклонил голову, а Холокаи захохотал и воскликнул:

– Что за лучезарное настроение у тебя сегодня, Леа!

– Если оно станет ещё чуть-чуть лучезарнее, нам всем придётся зажмуриться, – заговорщицки подмигнул ему Дрюн.

– Уже спелись, что ли?

– Я думал, ты хочешь, чтобы мы подружились, – жалобным тоном протянул Холокаи.

– Я хотела только, чтобы вы не загрызли друг друга, о дружбе речи не было.

Боги переглянулись. Холокаи пожал плечами, Дрюн усмехнулся. Леандра фыркнула.

Вторая терраса изгибалась влево, сворачивая к гавани. Справа, на нескольких террасах сразу, раскинулось величественное сооружение. – Храм Моря. Множество венчающих его шпилей холодно серели на фоне ярко-синего неба.

Миновали каменный пешеходный мостик над быстрым потоком. Пахнуло фекалиями, Леандра наморщила нос.

Из храма на вершине вулкана вода вытекала чистой как слеза. Каналы, пронизывающие город, обеспечивали ею жителей. Богатый Шандралу был самым чистым городом на свете. Однако к нижним, бедным террасам городские каналы уже мутнели от сточных вод.

В Лорне, красочном до безвкусицы, имелась поговорка: «Дерьмо катится под гору». Леандра всегда воспринимала это в переносном смысле, мол, вся пакость достаётся бедным от богатых. Как бы там ни было, в прекрасном Шандралу дерьмо катилось под гору в буквальном смысле.

Как и холера.

В Наукаа одной из самых могущественных богинь была Эка, в чьи обязанности входило излечение от холеры. Последняя вспышка этой ужасной болезни, вызывающей понос настолько жестокий, что ты умирал от обезвоживания, сопровождалась столькими жаркими молитвами, что воплощение Эки начало ярко светиться. Ночью, когда богиня шествовала среди лачуг Наукаа, её аура мерцала, точно рой светлячков.

Ведя через мостик двух богов, Леандра хмуро задумалась, не кроется ли болезнь в воде. Посмотрела вверх на темнеющий вулкан, вспомнила Плавучий город, всю мощь его политической, текстуальной и божественной власти. Так много сил сосредоточилось там, наверху, и так мало здесь, внизу.

В конце террасы прилепилась таверна, побольше и посолиднее соседок. Площадка на втором этаже пустовала, если не считать парочки обезьян, сидящих на перилах и ищущих в шерсти друг у друга.

– Вы, двое, – сказала Леандра Дрюну и Холокаи, – если кто-нибудь пожелает освободить меня от бремени существования, уважьте его, спровадив на тот свет первым. Но больше ничего без моего приказа не делайте.

Внутри было темно, стояли длинные скамьи и низкие столы. Обстановка изменилась мало. У окна сидели трое мужчин, изучая разложенные перед ними бумаги. Леандра слышала, что заведение недавно выкупила семья из Облачного народа. Похоже, сидевшие и являлись новыми владельцами.

На мужчинах были свободные жилеты и штаны, обычные для облачников, волосы заплетены в косы. Двое – молодые, жилистые, с густыми чёрными шевелюрами, третий – широкогрудый и мускулистый, с сединой в волосах. С пояса у него свисал кривой нож.

– Мы ещё закрыты, откроемся в… – начал он, не поворачивая головы.

– Таддеус, – только и сказала Леандра.

– Может, он не хочет тебя видеть, – предположил тот, что постарше.

Парни повернулись к вошедшим, на их поясах тоже сверкнули ножи.

– Если я сейчас его не увижу, вот то весло, утыканное акульими зубами, придёт в движение, а этот четырёхрукий бог рукопашной борьбы попрактикуется в искусстве выдирания конечностей, – Леандра сделала паузу. – Таддеус очень хочет меня видеть.

Парни быстро глянули на седовласого. Он некоторое время изучал её, потом изрёк: «Думаю, он захочет тебя увидеть». И кивнул на дверной проём, прикрытый ветхой занавеской:

– Вверх по лестнице, вторая дверь направо. Сомневаюсь только, что он проснулся, или что тебе удастся его разбудить.

– Это нам знакомо, – хмыкнула Леандра, поднимаясь по ступенькам. – Та же забегаловка, та же каморка. Всё это мне знакомо.

Дойдя до двери Тада, она, не потрудившись постучать, махнула Дрюну. Тот одним ударом четырёх рук превратил створку в обломки дерева и искорёженного металла. Леандра уже собиралась войти внутрь, но вдруг со стоном поднесла руку ко лбу.

– Что-то не так? – с тревогой спросил Холокаи.

– Только что у меня создалось чёткое ощущение, что скорее всего в течение часа я изменю отношение к своему отцу с раздражения на глубокую благодарность.

– И что сие означает? – поинтересовался Дрюн.

– Понятия не имею. Неважно. Пошли.

Она шагнула внутрь. Крошечная комнатка Таддеуса почти не изменилась. Стены сплошь увешаны были книжными полками и стеллажами для свитков. В дальнем углу, у окна, на лежанке под дырявой москитной сеткой спал мужчина средних лет.

Во сне его красивое лицо расслабилось и выглядело почти непорочным. Таддеус был смугл, шевелюра, припорошенная сединой, – растрёпана, на щеках – четырёхдневная щетина. Одет в жёваный длинный жилет песочного цвета.