Рядом на кургузом столе стоял расписной поднос с принадлежностями для курения опиума. Леандра мрачно уставилась на длинную тонкую трубку и широкую лампу. Нахлынули яркие воспоминания: тропические ночи под такой же москитной сеткой, два переплетённых тела – её и Таддеуса, влажная тьма, живые сны.

– Хочешь, чтобы я его разбудил? – спросил Холокаи, но Леандра покачала головой.

– Не выйдет. Он же волшебник. Вернее, был им. Перед сном он предпочитает накладывать на себя заклинания на нуминусе, которые даруют ему восприятие четвёртого уровня и особенную глубину его опиумным снам. К тому же он наверняка защитил себя весьма вязкими текстами, – она подошла к лежанке. – Но, судя по быстрому дыханию, опиум уже почти развеялся.

Рядом с подносом лежал сложенный листок бумаги. На нём знакомыми каракулями было выведено: «В экстренном случае разорвать над моей головой».

Сдвинув сетку, Леандра, не колеблясь, порвала записку надо лбом Таддеуса. Через несколько мгновений его веки дрогнули.

– С добрым утром, солнышко, – сказала Леандра и чувствительно двинула Тада под рёбра.

Тот неуклюже попытался её оттолкнуть. Она ударила вновь.

– Время вставать и приобщаться к тайнам вселенной.

Он застонал и разлепил веки, показав зрачки размером с булавочную головку. Попытался сфокусировать взгляд и вдруг шарахнулся от Леандры, словно она была коброй.

– Ох, чтоб тебя! – брызгая слюной, пробормотал Таддеус. – Леа, это ты?

– Наверное, нет. Наверное, я – твоя галлюцинация.

Она ногой наклонила столик так, что поднос с трубкой и лампой грохнулся на пол, потом с нарочито жеманным видом уселась на край стола и с напускной радостью поинтересовалась:

– Ну? Как твои делишки?

Таддеус, тяжело дыша, перевёл взгляд с четырёхрукого Дрюна на неё.

– Когда ты говорила, что хочешь такого мужчину, который всегда готов протянуть тебе руку помощи, я полагал, речь идёт о двух руках, – он неприятно хохотнул. – Неудивительно, что у нас с тобой не сложилось.

– Это не единственный физический аспект, который меня в тебе разочаровал.

– Если твой дружок физически превосходит меня ещё в чём-то, я не желаю этого видеть.

– Не беспокойся. В отличие от тебя, свои наиболее примечательные подвиги он не склонен совершать на публике.

– То есть я не галлюцинирую, – Таддеус кое-как уселся в постели. – Ты одна можешь быть такой язвой.

Леандра поклонилась, словно он отпустил ей комплимент.

– Ну, – раздумчиво продолжил Таддеус, – разве что твоя матушка справилась бы лучше.

– Ты знаешь, как наступить на любимую мозоль.

– Называй это «даром».

– Всеми другими словами я это уже называла, так что, ладно, будем считать, речь идёт о даре.

– Короче, чем обязан, мнэ-э… внезапному счастью оказаться в твоей зловещей компании? Не говоря уже о компании твоих зловещих… – он выразительно посмотрел на Дрюна с Холокаи. – Можно назвать их костоломами?

– Вполне.

Он скривил губы в усмешке. Леандра должна была признать, что Тад всё ещё оставался красивым… подонком.

– Так с чего вдруг меня почтили визитом сама госпожа хранительница Иксоса и её верные клевреты?

– Прежде чем я отвечу, скажи, тебе что-нибудь известно о драке на улице Каури прошлой ночью? Или о нападениях на городские божества?

– Где, говоришь, это приключилось?

– Потасовка – на улице Каури. Затем маленькие группки мужчин, среди которых имелись и чарословы, принялись нападать на мелких богов. Ничего не слышал?

– Леа, прошлой ночью я…

– Умер для мира, обкурившись опиума в вялых попытках раскрыть тайны собственного разума, которые предсказуемо эволюционировали в сторону удовлетворения пагубного пристрастия?

– Ты так говоришь, будто в этом есть что-то плохое.

– Прошлой ночью я приобрела богозаклинание из Империи.

– Правда, что ли?

– Ценою нового приступа мне удалось получить чёткое пророчество.

– Так ты научилась видеть временной ландшафт?

Таддеус несколько лет экспериментировал, пытаясь написать на нуминусе такое заклинание, которое позволило бы Леандре обрести пророческий дар матери. Большая часть попыток закончилась пшиком, некоторые вызвали изрядное опьянение, одна завершилась сильнейшей – не без тайного удовлетворения – рвотой прямо на колени Таддеуса.

– Нет, – терпеливо ответила Леандра. – Ничего такого. Богозаклинание позволяет мне улавливать собственные будущие переживания. Насколько я могу судить, работает оно весьма точно. Обычно я чувствую на час вперёд. Однако во время приступа период предчувствия увеличился до суток. У меня нет ни малейшего сомнения, что нынешним утром я буду поставлена перед мрачным выбором: убить любимого или умереть самой.

Таддеус подался вперёд, весь его сонный дурман как рукой сняло.

– Потрясающе!

– А теперь я спрашиваю, Тад, зачем мне может потребоваться тебя убить?

Он моргнул.

– Разве ты меня люб…

– Воздержись от дурацких замечаний, – оборвала она его на полуслове. – Или я прикажу Холокаи огреть тебя по заднице своим леймако с острыми акульими зубами.

– Но, – Тад выглядел смущённым, – после той заморочки с другой женщиной…

– С тремя другими женщинами.

– Хорошо, с тремя женщинами. Ты же не можешь продолжать меня лю…

– Холокаи! – махнула рукой Леандра. – Будь так любезен, воткни акульи зубы в его зад.

– Нет-нет, погоди! – встрепенулся Таддеус. – Извини, правда, извини. Да, так вот, значит… Я обо всём сожалею. Действительно сожалею.

– Ну, разумеется, – произнесла она скептическим тоном. – Всё это неважно, лучше ответь на вопрос. Почему через несколько часов мне может понадобиться тебя убить?

– То есть это если не считать тех трёх баб?

– Желание убить тебя и необходимость тебя убить – это разные вещи. Так почему мне нужно будет тебя убить?

– Ума не приложу, – тупо заморгал Таддеус.

– Я тоже, – вздохнула Леандра. – А жаль, потому что из всех возможных жертв я предпочла бы прикончить именно тебя.

– Что случится, если ты просто сбежишь из города?

– Пророчество уверяет, что в этом случае умрут все мои близкие. То есть я не могу просто бежать, спрятаться или до беспамятства обкуриться опиумом.

– Понятненько, – он по привычке принялся в задумчивости покусывать ноготь большого пальца.

– Ужасно, что я не могу прекратить любить.

– Могу сказать то же самое. Это исправило бы всё.