Рори благодарно закивал.

– Продолжай, – зашептал он. – Продолжай.

Сэр Клод только возвёл очи горе.

– Больше я ваших поц… – Никодимус осёкся, – побоищ терпеть не намерен, – сымпровизировал он.

Рори продолжал кивать, сэр Клод качать головой.

– Приказываю вам, – рвал глотку Никодимус, – немедленно прекратить свару. И… э-э-э… В наказание отныне вы будете делить эту каюту. Вам придётся волей-неволей научиться общаться как цивилизованные люди. И чтоб к возвращению в Шандралу между вами был мир. А ежели нет, то… я своими руками сверну ваши проклятые Богом Богов головы. Вы у меня кровью харкать будете!

– Харкать кровью? – сэр Клод иронически взглянул на Никодимуса, тот пожал плечами и вновь завопил:

– Вам всё ясно?!

– Да, Никодимус! – воскликнул Рори.

Сэр Клод опять закатил глаза, но Рори локтём ткнул его в бок. Тот ойкнул.

– Да-да, милорд.

Никодимус посмотрел на них и шепнул:

– А теперь что?

– Уходи, – так же шёпотом ответил друид. – Хлопни дверью, руки там, что ли, заломи, словно всё это тебе смертельно опостылело.

Сэр Клод воззрился на Рори, выражение недоверия сменилось принуждённой улыбкой.

Никодимус выбежал из каюты, с размаху захлопнул дверь, воздел руки и объявил собравшейся толпе матросов:

– Будь прокляты все эти лорнцы и дральцы, вечно затевающие дурацкие свары!

На самом деле, ему следовало убедить Рори, что никому на борту это не интересно. Однако сейчас Никодимус придал своему лицу раздражённое выражение и размашисто зашагал по коридору.

Поднявшись на палубу и увидев голубую воду тропического моря, он улыбнулся. Разве можно быть таким слепцом? Никодимус горел желанием рассказать всё Дории. Улыбка потухла. Имеет ли он право делиться сведениями с Дорией, если уж Рори желает сохранить всё в тайне? А с Франческой?

На корме торчал Джон. Перегнувшись через леер, он всматривался в волны. Никодимусу вдруг захотелось присоединиться к старому приятелю, вспомнить времена, когда они были мальчишками и вместе играли в Звёздной академии.

Однако сделать этого он не мог. Ему следовало целиком сосредоточиться на случившемся. Никодимус глубоко вздохнул. Кем он стал? Пытает женщину, а минутой позже помогает дружкам скрыть свои любовные шашни.

Только тут до него дошло, что он продолжает сжимать свёрток с остатками кисти пиромантки. Его передёрнуло при мысли о том, чем он ей угрожал. В следующий миг он выбросил тряпку с отрубленными пальцами в море.

Страшный свёрток камнем пошёл ко дну. Никодимус задумался, не сидит ли в нём самом частица демона. Может быть, она есть во всех людях? Что же, по крайней мере, среди крови и грязи нашлось место и хорошему. Во всяком случае, он от души надеялся, что Рори и сэр Клод действительно нашли его, это хорошее.

Никодимус посмотрел на блистательный Шандралу, на высящийся позади потухший вулкан. Двадцать дней назад он стоял на вершине этого вулкана в павильоне Неба и накладывал метазаклинание. Тогда ему подумалось, что поездка на острова будет ничем не примечательной: обычная политика, обычные интриги, попытки сохранить мир между Лигой и Империей.

Теперь же… Теперь ему начало казаться, что правила изменились. На этот сверкающий город надвигалась война. Вероятно, вновь прибегнуть к метазаклинанию придётся куда раньше, чем он полагал.

Келоидный рубец на спине начал зудеть, наверное потому, что Никодимус подумал об изумруде. Машинально почесав шрам, он принялся привычно размышлять о пророчествах. И Лига, и Империя провозглашали своего главу Альционом, а главу противника – Буревестником. Когда-то Никодимус сильно беспокоился, не является им в действительности. Сейчас же он склонялся к мысли, что вероятно ни сам он, ни его сводная сестра не были, в сущности, ни разрушителями, ни спасителями. Если начнётся война, выживший автоматически будет провозглашён Альционом и начнёт перекраивать историю так, чтобы соответствовать этому званию.

Над головой пролетела белая птица. Никодимус опять вздохнул. Мысли вернулись к семье и друзьям, к Рори и сэру Клоду.

Да, грядут ужасные времена, грядёт хаос, который проверит на прочность характеры и пророчества. Но самая важная борьба будет за всё то хорошее, что кроется в человеческих сердцах.

Стоя в больничном морге и разглядывая кошмарное чрево мёртвой женщины, Франческа пыталась сохранить самообладание.

По какой-то причине врачебный обычай требовал, что, столкнувшись с любопытным казусом, старшие целители опрашивали младших якобы для того, чтобы повысить их образовательный уровень. Чаще всего, к сожалению, они только вгоняли в краску своих учеников.

И хотя Франческа многое освоила, особенно в той области, которая связана с романтическими чувствами и материнством, сама испытав в своё время «образовательный стыд», она считала допрос молодых целителей дурацким, проклятым Богом Богов обычаем. Как бы там ни было, мёртвая тишина, разлитая в морге, говорила, что врачи ждут, когда магистра обрушит свои вопросы относительно мёртвой женщины на очередного страдальца.

– Магистра Д'Вейлин, – обратилась Франческа к Эллен, потому что унижать чужого ученика было бы невежливо, – что такое тератома?

– Тератома есть редкий вид опухоли яичников, – ответила девушка голосом несколько более напряжённым, чем ожидала Франческа. – Это своего рода капсулы, иногда содержащие волосы, участки дермы, зубы, нервные ганглии или кости. В некоторых тератомах находили даже глазные яблоки и крошечные конечности.

– Верно, – похвалила Франческа. – Магистра Убо полагает, что данный случай имеет божественное происхождение. Прежде чем мы примем это в качестве рабочей гипотезы, необходимо исключить тривиальные причины болезни. Соответствует ли наблюдаемая нами патология тератоме?

– Нет, магистра.

– Прошу вас, опишите, что вы видите.

– Молодая женщина, примерно двадцати лет, хорошо сложенная, хорошо питавшаяся, очень бледная. На теле имеется У-образный разрез, начинающийся от плеч и доходящий до таза. Брюшная стенка отогнута, открывая беременную матку большего размера, чем можно ожидать при доношенной беременности. Матка рассечена вдоль, внутри видна мышечная стенка с рядами крупных, хорошо развитых и острых зубов.

Франческа закашлялась.

– Восхищена вашим спокойствием, магистра. Я призналась магистре Убо, что находка меня нервирует, а вас, выходит, нет?

– Напротив, магистра. Если бы душа была способна срыгивать, я бы всё тут душевно изгваздала.

– Как ни странно, меня успокаивает то, что вы тоже потрясены, Эллен. Но нет ли ещё чего-нибудь, что особенно бросается вам в глаза?

– Зубы пилообразные и слишком велики для человеческих.