– Сочувствую, – сказала Франческа.

– Вскрытие… – магистра Убо взглянула на декана Саруну, который не сводил глаз с Франчески. – Вскрытие показало… патологию, не соответствующую ни одной известной болезни при беременности. По сути, исследование подтвердило богопатофизиологию.

Богопатофизиология была словечком из целительского жаргона, означавшим «божественное вмешательство, вызвавшее болезнь».

– Да неужели? – хмыкнула Франческа.

– Касательно же того, что мы обнаружили… – магистра Убо явно не могла подобрать нужных слов.

– Вероятно, – пришёл ей на помощь декан, – магистра де Вега захочет сама это осмотреть?

Франческа покосилась на пухленького человечка и, к своему удивлению, поняла, что он ей нравится.

– Пожалуй, захочу. Далеко у вас морг?

– Рядом, – ответила магистра Убо. – Но должна предупредить, что наша находка… может подействовать на нервы даже опытному лекарю, ежедневно проводящему вскрытия.

– А, вот вам и преимущества быть полудраконицей последние тридцать лет, – улыбнулась Франческа. – Меня сложно вывести из равновесия, если только речь не идёт о неодемоне, пытающемся поразить болезнью мои внутренности своими клыками, щупальцами или другими, более нервирующими отростками.

– При всём уважении, госпожа хранительница, – не отступала магистра Убо, – в данном случае вы рискуете ошибиться.

– Тогда – в морг, – сказала Франческа с вызывающей улыбкой. – Скорее замёрзнет пылающая преисподняя, чем я ошибусь.

Магистра Убо повела Франческу и декана Саруну вниз по узкой лестнице. Прочие потянулись за ними. По пути декан выразил сожаление, что Империя больше не присылает юных чарословов в Порт Милосердия учиться на целителей. Добавил, что императрица Вивиан открыла целительское училище в Триллиноне, принимающее даже магически неграмотных учеников.

Было заметно, что декана очень беспокоит эта идея. Сама Франческа видела в нежелании императрицы посылать целителей в Порт Милосердия зловещий признак роста имперских амбиций.

Когда они вошли в морг, магистра Убо переговорила с одним из служителей, и тот подвёл Франческу к телу, накрытому простынёй в бурых пятнах. Магистра Убо откинула ткань. У Франчески перехватило дыхание.

Её тело всеми силами пыталось не потерять форму… Ну, или хотя бы сдержать тошноту. Франческе потребовалось время, что осознать ошибку. Она училась на целительницу в те времена, когда недуги, вызванные богами, были столь редки, что ей практически не приходилось с ними сталкиваться. Более того, после рождения дочери, чья богопатология причиняла ей мучения на протяжении всей жизни, с богопатофизиологией Франческа никогда не сталкивалась.

Поэтому нынешнее её отвращение усиливалось отвращением и ненавистью, которые она тысячи раз испытывала к себе самой за то, что её лингвистическая природа сотворила с дочерью. Вот и ещё одно доказательство: наибольшую ненависть вызывает сходство, а не различие.

Нет ненависти сильнее, чем к самому себе.

– Что же, магистра, – произнесла она, всё ещё не в силах отвести взгляда от кошмарного чрева, – в жаркой преисподней стало чуточку холоднее.

Каждый город делится на части согласно своим порокам. По крайней мере, именно такой вывод сделала Леандра после десятилетий охоты на злокозненные воплощения молитв, доносящихся из каждого квартала любого города Лиги.

Что такое банкирский квартал, как не храм жадности? И чем являются дворцы аристократии, если не памятниками тщеславию? В святых местах города плодилось ханжество, в судах – несправедливость, в оборонительных крепостях – злые умыслы.

Не то чтобы Леандра сама была образцом добродетели. Случалось ей потворствовать своим порокам, да и её побудительные мотивы подчас попахивали ханжеским высокомерием. Однако она, во всяком случае, не забывала о солидных запасах собственного двуличия. С другой стороны, для обыкновенных добропорядочных граждан не было ничего благороднее, нежели кварталы знати, а единственным местом, где они видели пороки, были трущобы. В трущобах, по их мнению, процветает лень, безнравственность, глупость и всевозможные грехи. Это давало им ощущение, что лично они, в общем-то, почти безгрешны. Вот почему Наукаа, трущобный квартал Шандралу, безумно злил Леандру.

– Я думал, мы идём в Плавучий Город, – удивился Холокаи, когда они спускались по Жакарандовой Лестнице. – Разве тебе не нужно явиться ко двору?

– Нам требуется кое с кем переговорить в Наукаа.

– Наукаа? То место, которое тебя безумно злит?

– Заткнись, Кай, пока я не съездила тебе по морде.

– Действительно, оно самое.

– Какие, оказывается, у вас с госпожой хранительницей высокие отношения, капитан Холокаи, – заметил Дрюн.

– Они были бы ещё более высокими, если бы мне удалось убедить её двинуть по морде тебя вместо меня.

Не прислушиваясь к их перепалке, Леандра сосредоточенно спускалась по ступенькам. Она надеялась встретить Барувальмана и задать ему несколько вопросов насчёт того, почему он называл её «начертательницей кругов», но среди сидящих на обочине божка не было.

Издалека до них доносились выкрики глашатая с припортового рынка. Леандра взглянула на гавань и увидела два новых корабля, стоящих на якоре. Один из них был дральской галерой.

– Кай, это не «Пика» там?

– Трудновато опознавать корабли, если видел только их днище, но… – Холокаи прищурился. – Да, это она.

– Уверен?

– Уверен.

Леандра выругалась. Вскоре мать отправится либо в поместье, либо в Плавучий Город. Пора было убираться с Жакарандовой Лестницы.

– Кай, сбегай послушай, о чём горланит глашатай, потом разыщешь нас на второй террасе Наукаа.

Бог-акула кивнул и убежал. Завидев его леймако, встречные торопливо расступались.

Леандра повела Дрюна на юг, на пятую террасную дорогу. Это был район Нижнего Баньянового квартала, где жили, по большей части, люди из Облачного народа, там стояли их изысканные павильоны. Леандра шла по мостовой до тех пор, пока не обнаружила узкую аллею между двумя поместьями, приведшую к краю террасы. Там тропинка заканчивалась, но из стены террасы выступали камни, образуя подобие лесенки. Перил не было, да и сами «ступеньки» располагались довольно далеко друг от друга.

Осторожно спустившись на четвёртую террасу, Леандра перебежала улицу и по такой же каменной «лесенке» спустилась на третью. Здесь начинался Наукаа – самый низменный и в буквальном, и в переносном смысле, квартал Шандралу. Тут не было поместий, одни только покосившиеся лачуги, облупившиеся стены, крытые пальмовыми листьями крыши, грязные улицы.

Ведя Дрюна на вторую террасу, Леандра разглядывала характерные стайки худых детишек, играющих между хибарами. Их измождённые матери настороженно выглядывали из низких дверных проёмов. На второй террасе их уже поджидал Холокаи.