с пожарами и взрывами вновь казались весьма выразительными, а потом даже и недостаточными. Земля была сплошь усыпана опавшими листьями. Порой по утрам расстилался туман, который гасил все окружающие краски, сводя их до черного и болотно-зеленого. Одинокий молодой клен напротив капеллы радовал всех своим пышным нарядом и днем, в свете солнца, и ночами, в сиянии фонарей.

Незаметно накатила и прошла вторая волна тестирования, учитывавшегося для аттестата, — их первая крупная проверочная работа. Пятиклассники сидели в кабинете консультанта по поступлению в колледж, понуро кивая в ответ на слова о том, что им следует задуматься о каких-то других школах — кроме, разумеется, нескольких самых элитных. А шестиклассники уже приступили ко вторым или третьим черновикам своего вступительного эссе.

Ахмед примкнул к редколлегии школьного ежегодника и нашел для себя учебную группу из иностранных учащихся.

Когда Бен ненадолго отвлекался от поглотивших его учебы и футбола, чувствовал тревогу, что его имя теперь значится в некоем списке, который увидят несколько людей, а затем и еще несколько.

А потом наступил родительский день.

Бену позвонила мама и сказала, что в Кеньоне родительский день выпадает на ту же самую дату и они с папой считают, что Тедди нуждается в их приезде больше.

— Скажем так, лишний присмотр ему не помешает, — с невеселым смешком добавила она. Мама объяснила, что предполагала отправить в Кеньон одного отца, а сама поехать в школу Сент-Джеймс, но Гарри повредил руку и не может сам сесть за руль. Бен решил, что звучит это вполне правдоподобно.

— Передай от меня привет папе, — сказал он.

Хелен накрыла ладонью трубку, еле сдерживая снедавшую ее злость на Гарри.

Записку, напоминающую о родительском дне в школе Сент-Джеймс, еще две с половиной недели назад она положила поверх стопки с корреспонденцией рядом с телефоном в кухне. Этот листок лежал на массивной пачке бланков журнальных подписок и предложений по сбору средств. Хелен специально поместила его на самый верх этой стопки, зная, что Гарри непременно увидит записку, и надеясь, что он что-нибудь да скажет по этому поводу. Хотя она и догадывалась, что мужу не хочется поднимать эту тему. Ему нелегко было бы ехать общаться с Беном, когда придется всякий раз морщиться при упоминании о долге и все время подспудно ожидать, что кто-то из администрации прихватит его за рукав.

В субботу она решительно вышла из дома, когда Гарри чистил граблями газон. У нее было такое чувство, будто стены их жилища способны сохранить этот разговор и им не придется возвращаться к нему снова.

Его фигура, высокая и подтянутая — еще вполне идеальная в ее глазах, — упруго склонялась с каждым движением грабель. Приятный запах осенних листьев немного приглушил в ней страх.

— Давай поедем к нему, Гарри. Это его первый родительский день.

— Но у Тедди ведь тоже.

Он продолжал работать граблями, издавая звук, похожий на далекий шелест ветра.

— Гарри, уже поздно чего-то ждать. Нельзя откладывать это и дальше. Давай попытаемся занять какую-то сумму или просто договоримся перевести его на систему финансовой поддержки.

— Но подождать-то осталось совсем немного. Заявка о перезонировании сейчас рассматривается в местном городском совете, а заседание у них состоится первого декабря.

Она вспомнила его реакцию на первые два случая успешных инвестиций — еще в самом начале их брака. То, что он выразил лишь легкое удивление и какую-то застенчивую радость, явилось для нее своего рода признаком хорошего тона и подкупающим отсутствием бахвальства. Тогда он словно не знал, что делать с прибылью — разве что отложить разумную, по ее меркам, сумму, а потом уже оплатить их поездку на озеро Комо. В последнее время ей все чаще приходило на ум: а было ли это его удивление искренним? Хелен любила его за то, что он никогда, казалось, не думал о деньгах.

В ее семье деньги всегда были на первом месте и неизменно определяли настроение ее отца. Хелен была младшей из шести детей. И она очень рано уяснила: уже сам факт, что у тебя шесть детей, делает тебя в любом месте не слишком желаемой персоной, а поскольку шестой была именно она, это не могло не отразиться на ее существовании. Отец Хелен преподавал в Притчарде — понемногу приходящей в упадок частной дневной школе в предместье города Глостер, куда могли поступить мальчики из хороших семей, но с плохой успеваемостью. Как учитель он получал мизерное жалованье, но даже после того, как продвинулся до завуча, денег в семье все равно не хватало. Уже позднее у своих подружек Хелен научилась радоваться тому, что ее отец по крайней мере не пьет, однако в ту пору ей всегда очень хотелось как-то развеять гнетущую атмосферу серьезности в доме. Потом в Притчарде прошло перекомплектование штата, и новый директор школы привел своего завуча, а ее отец снова стал учителем. Родители Хелен перешли тогда на жесткий режим экономии.

Мать Хелен давала уроки фортепиано приходящим к ней на дом ученикам, и все дети тоже осваивали под маминым руководством этот инструмент. В один субботний вечер Хелен, с трудом разбиравшая на пианино «К дикой розе» Мак-Доуэлла[31], попыталась для разнообразия подобрать веселую мелодию из рекламы «Алка-Зельтцера» и вскоре уже заиграла ее от души. Из кухни послышался хохот Исаака и Анны, и весь дом как будто оживился. Позади нее у входа в комнату послышались отцовские шаги, и Хелен решила все же спеть: «Фитц-фитц, хлоп-хлоп, что за облегчение пришло» — и услышала, как отец тоже весело рассмеялся, и ее переполнила радость оттого, что она слышит его смех.

Хелен доиграла песенку до конца и, хотя та ей порядком уже надоела, начала было играть заново, но отец сказал:

— Давай-ка вернемся к главному, Хелен.

А потом она встретила Гарри, который полюбил ее именно за эту веселую игривость. Гарри шутливо рассказывал, как он долго тренировался пожимать руку, прежде чем она привела его к себе домой, и ради нее научился делать это крепче всех в мире. Его щедрая широкая улыбка почти всегда располагала к нему людей, однако отец Хелен оказался так же замкнут и холоден к Гарри, как и к воспитанникам Притчарда, — тем самым ясно давая им прочувствовать, каково это, когда с их деньгами не думают считаться.

С возрастом братья и сестры рассеялись по стране кто куда, подальше от всего этого «главного». Время от времени Хелен разговаривала по телефону со своей сестрой Анной, работавшей медсестрой во Флориде, и вдвоем они смеялись, что из всех детей именно Хелен осталась ближе всех к родному дому.

Но даже после того, как она освободилась