– Этот ваш многоуважаемый Адольф Иваныч разбойник пострашнеелесных! – запальчиво выкрикнула она. – Это ведь именно он довел Игнатия досмерти, когда сначала начал травить его своим бульдогом, а потом заявил ему,что он не только сам в кабалу воротился, но и еще одну крепостную привел –меня, потому что якобы жена по мужу – раба. Отчасти вы правы: Игнатий покончилс собой, чтобы освободить меня. Но чудовищный немец только смеялся, стоя надего трупом. Он назвал меня рабынею и заключил под стражу в людскую. Менянасильно переодели в крестьянское платье. Я могла ждать самого страшногорешения своей участи! Поэтому я воспользовалась первой же возможностью бежатьиз Лаврентьева. И теперь прошу у вас помощи, как у благородной дамы. Помогитемне нанять повозку или хотя бы просто верховую лошадь. Деньги у меня есть. –Она вынула из кармана портмоне. – Я доберусь до Нижнего, а оттуда возьму местов омнибусе.

– Вы и в самом деле из Санкт-Петербурга? – спросила ЛюдмилаГригорьевна, глядя, впрочем, не на Ирену, а на зажатое в ее руке портмоне.Ирена тоже перевела на него глаза. Оно было мягкой коричневой кожи, потертоекое-где до белизны, с полустертой монограммою в углу. Различить ее в пляшущемсвете факелов и свечей было непросто, да и незачем. – А если так, где вы тамжили?

– В самом деле, – кивнула Ирена. – Я дочь графа Сокольского,наш дом на Сергиевской улице, неподалеку от английского посольства.

У Макридиной даже голова откинулась от изумления, словно отудара!

– Чья вы дочь?! – пробормотала она невнятно в полной тишине,наступившей вслед за этим дерзким заявлением.

– Графа Сокольского, – раздельно повторила Ирена. И тишинавзорвалась оглушительным хохотом! Чудилось, будто ворона закаркала, вернее,целая стая ворон. Это веселилась свита Людмилы Григорьевны, на разные ладыповторяя имя и фамилию Ирениного отца. Конечно, они не поверили ни единому ееслову. Да и черт с ними, подумала она в бешенстве, главное, чтобы Макридинаповерила!

Однако темные глаза смотрели по-прежнему непроницаемо.

– Хотелось бы в таком случае спросить… – Людмила Григорьевназапнулась, словно для себя решала, не назвать ли Ирену по имени-отчеству, датут же и передумала. – Хотелось бы спросить: откуда у вас это портмоне? И этотплащ…

– Украла, откуда же еще? – раздался рядом спокойный голос,на который Макридина и Ирена враз повернули головы – одна удивленно, другая – скриком ужаса.

Да, ей было чему ужаснуться. Ведь голос этот принадлежал некому иному, как лаврентьевскому управляющему Адольфу Иванычу!

Ирена рванулась к двери, но немедленно была перехваченаРешетом, который оказался стоящим за спиной управляющего, и стиснута егомощными руками, да так, что не могла ни шевельнуться, ни пикнуть, да и дышатьбыло непросто, можно было думать только о том, чтобы не задохнуться в этойзверской хватке. Поистине, нечто подобное испытывали, должно быть, несчастныемореплаватели, попавшие между Симплегадами!

– Благодарствую, великолепнейшая госпожа Макридина, – сосветской развязностью проговорил немец, – что помогли господину Берсеневувернуть его беглую собственность. Эта особа, конечно, вам тут невесть чтонаплела? Про Санкт-Петербург, про графское достоинство?

– Точно так-с, – угодливо забубнил длинноносыймелкопоместный, в котором Ирена раньше видела Стрекулиста. – Точно так-с,Адольф Иваныч! Семь верст до небес! Сорок бочек арестантов! Плела-с, да-с!

Макридина кивнула:

– В самом деле, она тут зубы нам очень лихо заговаривала, даникто ведь на веру ее слова не принял.

– И правильно, и правильно, солнце наше! – обрадовалсяАдольф Иваныч. – Это Арина Игнатьева, крепостная девка, невесть что о себевозомнившая! Однако она и в самом деле из столицы. Состояла там среди челядиграфа Сокольского, была прислугою его дочери, получила даже некотороеобразование, поднабралась некоторых манер… И познакомилась с известным вамкрепостным графа Лаврентьева, Игнатием. Сами знаете, как он умел втереться вдоверие к женскому полу, напеть в уши сладкой лжи.

Тень прошла по лицу Макридиной, и Ирена утвердилась в своихподозрениях: эта дама питала в свое время слабость к Игнатию, и это былоизвестно всем, даже немцу-управляющему, который в этих местах без году неделя.

– Он прикинулся законным графским сыном, вскружил девкеголову, повенчался с ней и привез сюда. Истинно ли верил он, что она дочьграфская, или ведал об ее подлом положении – сие мне неведомо. Да и не сутьважно! Привез, бросил да и подался сызнова в Санкт-Петербург…

– Как в Санкт-Петербург? – воскликнула Людмила Григорьевна.– А эта девка сказала, будто он руки на себя наложил…

Адольф Иваныч покраснел, потом потемнел лицом. Потом разинулсвой большой рот и сделал несколько развеселых ха-ха:

– Ох-ха-ха, да кого вы слушаете, Людмила Григорьевна, алмазвы здешних мест, украшение бесценное, кого слушаете? Эта девка налгала, налгалавам бессовестно! Жив и здоров Игнатий, по-прежнему в столице прожигает жизнь,ну а женишка его теперь принадлежит господину Берсеневу. С переменой своегоположения, с тем, что метила в князи, да попала в грязь, она смириться непожелала и ударилась в бега, рассудив, что у прежнего хозяина жилось ей не впример вольготней. По пути, перебираясь через Чертов мост, встретилась сгосподином Берсеневым. Он по доброте душевной спешился, чтобы вытащить ее изболотины, а она махом вскочила на коня и ускакала, украв и плащ, и портмоне сденьгами. Видимо, Байярд ее где-то сбросил, потому что час назад он прискакал,да и господин Берсенев добрался до Лаврентьева. А я как раз пустился в погонюза беглой девкою. По пути встретился мне господин Решетников, ну и рассказал,что она тут появилась. Чувствительно благодарен, госпожа Макридина, чтозадержали ее и помогли господину Берсеневу вернуть его девку!

Адольф Иваныч врал как по писаному, нагло и неудержимо, а уИрены, стиснутой могучими ручищами Решета, не было ни сил, ни возможности этобесстыжее вранье опровергнуть!

– Принимаю вашу благодарность, – величаво кивнула ЛюдмилаГригорьевна. – Меня многое насторожило в россказнях этой наглой девки, да иплащ казался мне весьма знаком, а уж когда она вынула из кармана портмоне синициалами НБ, тут я вспомнила, кому оно принадлежит. Счастлива, что смоглабыть полезной Николаю Константиновичу. Передайте ему мой привет. Впрочем,рассчитываю, что он лично заедет поблагодарить меня. Для него я дома в любойдень и час!

Адольф Иваныч широко улыбнулся своими красными губищами: