– Я не о том! Ты их коснулся!

– Твоей флейты я тоже касался, – сказал Меф.

Он не понимал пока значения происходящего.

– Моя флейта – другое. Я твой страж-хранитель. А сейчасты коснулся ихфлейт! И тебе понравилось! Но тише! Здесь – больше нислова! – прошептала Даф.

Ее глаза лучились счастьем. В них Меф снова видел тотзалитый солнцем лес.

Оставив, наконец, в покое портрет Лигула, Улита подобраламешковиной обе упавшие флейты, тщательно их завернула и спрятала в стол.

– Прозрачно намекаю, что сегодня на работе никого недержу. Арею нужно отдохнуть! – заявила она. – Мошкин, не кажется литебе, что ты забыл о чем-то важном? Не навязчив ли ты? Не утомил ли меня своимприсутствием?.. Вихрова! Ты-то у нас девушка умная, найдешь, как себяразвлечь!.. Чимоданов, где Зудука? Иди взорви чего-нибудь, не маячь!.. –принялась распоряжаться ведьма.

Меф ждал, пока и до них дойдет очередь.

– Буслаев, чего ты тут топчешься? Иди стой на кулаках!..Дафну возьми с собой! Пусть поработает подставкой для секундомера!.. Завтраутром жду всех на работе в восемь ноль-ноль. Если к десяти ни одна скотина,кроме меня, не притащится, всех сглажу насмерть. Кого не сглажу – прокляну. Вобщем, все кыш!.. Не мешайте шефу отдыхать, а его покинутой секретарше ронятьслезы в аквариум.

Однако настрадаться всласть Улите не удалось. С улицыраздался знакомый треск двигателя. Ведьма метнулась и настежь распахнула дверь.В пяти метрах от резиденции мрака на чихающем выхлопами мотоцикле сидел Эссиорхи нетерпеливо колупал пальцем краску на знаке: «Стоянка запрещена».

– Привет! – сказал он, улыбаясь.

Сложно сказать, почему он не слез с мотоцикла. Должно быть,скрутил подставку по привычке скручивать с байка все, что не имело прямогоотношения к разгону и торможению.

Улита рванулась было к нему, но взяла себя в руки.

– А, это ты?.. Ну, привет! Я тебя не ждала! –сказала она небрежно.

– Конечно, не ждала! Просто летела к дверям так, чтосшибала людей как кегли. Оно и понятно: когда весишь, как танк – все, что легчеслона, за препятствие не засчитывается, – громко произнесла Ната.

Она знала, что в присутствии Эссиорха убивать ее ведьма нестанет. Вечером же и подавно не станет: Улита – дама вспыльчивая, но незлопамятная.

– Танковых людей не бывает! – укоризненно произнесЭссиорх, ловко переводя разговор из опасной диетологической плоскости вфилософскую.

– Как это не бывает? Учите матчасть, дядя! –удивилась Вихрова.

– Не бывает. У танка куча уязвимых мест: днище,бензобак, гусеницы, смотровая щель, пушка и так далее. А у человека-танкауязвимых мест еще больше. Он и грустит не реже других, и страдает, и минуты,когда хочется поджать лапки, у него бывают. Слабые они и беззащитные, этитанковые люди, – убежденно сказал хранитель.

Ната фыркнула, на автомате обожгла Эссиорха огненнымвзглядом и удалилась, по привычке охмуряя прохожих мужского пола в возрастнойнише от четырнадцати до восьмидесяти четырех лет.

– Свадебные шарики пошли! Скатертью дорожка! –напутствовала ее Улита, но тотчас, выбросив из головы Нату, запрыгнула намотоциклетное седло позади Эссиорха.

К ним, негодующе шагая, уже спешил толстый гаишник. Малотого что Эссиорх остановился там, где остановка запрещена, но и мотоцикл у негобыл без глушителя и номерных знаков.

– Полицейский, подойдите сюда! Посмотрите на менявнятным и осознанным взглядом! Где тут у вас можно выпить чаю и вообщеперекусить? – задорно крикнула ему Улита.

Мотоцикл рванулся и пропал в дымном облаке. Когда бензиноваязавеса рассеялась, обнаружилось, что мотоцикла нет не только поблизости, но ина обозримом расстоянии. Изумленный гаишник проглотил свисток. Хоть мотоциклы ине боятся пробок, ни один мотоцикл не может исчезнуть так быстро.

Напоследок Дафна успела обменяться взглядами с Эссиорхом ибезошибочно поняла, что хранителю есть что сказать ей. Интересно, получилось унего что-нибудь? Хотя поручись за нее свет, дар бы уже вернулся и она испыталабы то счастливое, невыразимое удовольствие, которое ни с чем нельзя спутать.

– Как же я хочу летать! – сказала ДафнаДепресняку. – Никто не может представить как. Очень-очень-очень хочу!

Сам он не торжествовал победы. Ибо удавшееся дело тотчас жевлечет за собой следующее; кто не хитростью добивается успеха, а честнозарабатывает его, тот даже не чувствует победы, а еще меньше опьянения.

Генрих Манн. «Зрелые годы короля Генриха IV»

Эссиорх мало-помалу вновь привыкал к Москве. После прохладырайского сада пыльная июльская Москва казалась шумной и бестолковой. Он уже неверил, что мог сюда рваться, и усомнился в своем психическом здоровье.

Правда, здесь не летали катапультируемые гномы, а в кронахстриженых тополей не сидели снайперы-эльфы, однако и без них хватало назойливыхзвуков. Машины на забитых дорогах непрерывно гудели, точно за громадный рульзасел единый коллективный психопат.

Еще весной смутно ожидалось, что летом все разъедутся вотпуска и город хотя бы немного опустеет. Ничего подобного. Москва, казалось,наполнилась еще больше, и людские массы тугими волнами перекатывались по еепроспектам, улицам и площадям.

А тут еще к Эссиорху явилась сердитая муза и постучала егокрылатым костылем по голове. Эссиорх вспомнил, что уже сто лет ничего нерисовал, и ему стало неловко. Он купил холст и только-только установил его, каквдруг раздался звонок в дверь.

Эссиорх сделал неосторожное движение и опрокинул на ногумольберт. Отступил на шаг и свалил выхлопную трубу, которая до этого моментаблагополучно удерживалась от падения недели две. Хромая, он добрался до двери иоткрыл.

На пороге стоял Корнелий – покрытый веснушкамиочкарик-курьер из Эдема. В правой руке он держал клетчатый чемодан,окончательно исчезнувший из магазинов в середине семидесятых годов двадцатоговека и сохранившийся исключительно в медленно обновляемых запасниках Эдема.Эссиорх мысленно позавидовал стражам, которые в отличие от хранителей моглиявляться на землю в собственном обличии.

– Э-э… – сказал Эссиорх.

Ничего другого он произнести не успел. Корнелий отшвырнулчемодан, благополучно повисший в воздухе, и потряс ему руку. Его юное лицовыражало такую безграничную радость, что Эссиорх устыдился, что не обрадовалсяему в первую минуту.