– Это и есть Федя? – невинно спросила Вихрова.Только она умела маскировать ехидство так, что наружу не проглядывало его,ехидства, мохнатых ушей.

– Точно. Но я уверена, что это рыб мужского пола.Женский пол я на дух не переношу, даже в виде кильки в консервной банке, –заявила Улита, выразительно уставившись на Нату.

– Кто бы сомневался! Но вообще-то, когда девушка твоегоплана заводит себе живность, пусть даже хомяка, это говорит о многом! –сказала Ната.

Улита щелкнула ногтем по стеклу аквариума. Рыб Федязаметался, не понимая, откуда взялся звук.

– Ты хочешь сказать, что только пушистые Дафночки могутзаводить себе котиков? – мрачно спросила ведьма.

– Заводить могут все. Но есть определенный тип девушек,у которых никогда не было ничего живого. Ни крыс, ни собак, ни попугайчиков, никактуса на окне. Они просто органически не способны ни за кем ухаживать. Таквот, когда такая девушка заводит себе рыбку Федю – это уже кое-что! Это обычноговорит о чудовищном одиночестве и жажде любви! – заявила Вихрова.

Улита посмотрела на нее долгим взглядом, такимпроникновенно-прозрачным и отрешенным, что Нате стало не по себе. Онапредставила себе, как клинок входит в горло и выходит у позвоночника. «Сколькораз я клялась не дразнить ее!» – сказала себе Ната, ощущая, как внутри у неевсе замерзает.

Дверь резиденции распахнулась. Мефодий набрал в грудьвоздуха, чтобы разобраться с наглыми комиссионерами, но воздух так и остался унего в груди, не превратившись в слова…

В резиденцию ввалились Аида Плаховна и Арей. Плаховна,бодрая и оживленная, сразу затопала к кабинету на своих стреуголенных старостьюножках. Сила, сродственная той, что тянет гусей осенью лететь на юг, а ночныхбабочек биться в стекло фонаря, влекла Мамзелькину к бочонку.

– А если ей не дать медовухи? – спросил как-топрактичный Чимоданов.

– Не дашь – она и так возьмет. А то и притащится затобой раньше времени. Заявит потом, что перепутала имя и четыре буквы вфамилии, – резонно ответил Меф.

Арей задержался у двери. Он пошатывался. На лбу запекласькровь. Под мышкой мечник держал сверток из толстой мешковины. Из сверткавыглядывали мундштуки двух флейт. Взять флейты светлых просто так, ничем необмотав, Арей, как создание мрака, не смог бы.

Мефодий попытался загородить сверток от Дафны, но опоздал.Она уже заметила его и в ужасе уставилась на флейты. Даф слишком хорошо поняла,что это означает. Арей поморщился. Однако теперь прятать флейты или натягиватьна мундштуки мешковину было поздно.

– Надо было оставить снаружи, – проворчал он.

– Златокрылые вас выследили? – спросил Меф.

Арей покачал головой. Чтобы не упасть, он был вынужденопереться о дверной косяк.

– Встреча была случайной. Ее никто не ожидал: ни я, ниони. Я так и не понял, кто атаковал первым. Эта пара златокрылых всем былахороша, но они подпустили меня ближе, чем следовало.

Даф слушала, дрожа. Арей ничего не замечал. Ему порой нехватало такта, когда он увлекался и начинал говорить о том единственном, чтодействительно его интересовало.

– На их месте я держал бы разрыв метров в шесть-восемь.Тогда второй успел бы завершить маголодию, пока я разбирался с первым. Но и безтого им почти удалось меня прикончить. Если бы Аида не подобрала меня, я долгобы валялся, – сказал Арей.

Барон мрака предпочитал воспринимать жизнь просто.Златокрылые не успели завершить маголодий, поэтому он лишь ранен. Завершили бы– уже они понесли бы в Эдем его меч и дарх, тоже для надежности обернув ихчем-нибудь.

Внезапно Меф понял, что всегда смущало его в Арее и мешалопопасть под влияние этого цельного характера. Порой глаза мечника застывали иподергивались пленкой, как у мертвых кур. В них появлялся мутный, неподвижныйблеск, какой бывает у убийц – нет, не убийц-психопатов, а спокойных деловитыхубийц, вроде военных пулеметчиков или снайперов, для которых людей нет, а естьзаградительная стрельба или мишени.

Арей убивал будто нехотя, по необходимости, но в то же времяне без ленивого удовольствия, какое испытывает профессионал, когда ему удаетсянедурно сделать свою работу.

Мечник опустился в кресло, из которого незадолго до этоговспорхнул Чимоданов. Во взгляде Улиты Петруччо прочитал, что, если он вякнет омотыле, исчезнувшем из кресла пару минут назад, это будет последняя шуткаклоуна.

Дверь скрипнула. Из кабинета начальника русского отдела,кокетливо прихрамывая, вышла Мамзелькина. В руках она цепко держала чашу смедовухой.

– Не против, Ареюшка, что я у тебя распоряжаюсь? –спросила она.

Начальник русского отдела что-то промычал, не открывая глаз.

Мамзелькина глотнула медовухи. Подержала во рту, посмаковалаи проглотила. Желтоватые щечки, покрытые сеточкой старческих жилок,раскраснелись. Аида Плаховна пришла в хорошее расположение духа.

– А ну, Буслаев, ходь сюды! Разговор есть! –приказала она.

Меф приблизился. Мамзелькина отвела его в угол и, небрежнымвзмахом руки выставив барьер против подслушивания, спросила:

– Лихо ты с яросом управился. Сам или помог кто?

Глазки старушки алчно сощурились. Меф молчал.

– Ну да хоть бы и помог. Все равно лихо, – бойкозатараторила Мамзелькина. – Не ожидал Лигул, хоть дархом и подстраховался.Приглядываются к тебе в Тартаре многие. Лигул-то не всем по нраву! Скупердяйон, бумажная душонка, в канцеляриях штаны просидел, всех паутиной оплел.Рубакам-то и служакам старым, вроде Арея, плохо при нем стало. Эйдосы-то нынчеручейком текут, не речкой. Горбун это знает и зол на тебя… Жди беды!

Меф усмехнулся. Ждать беды от Лигула – не новость.

– Прасковью тут давеча видела. В Москве. Привет онатебе шлет! – продолжала частить Мамзелькина.

Буслаев смутился.

– Как это? Она же не разговаривает?

– И-и, милый, что я немых мало носила? Важное-тоглазами говорят. Язык, он так: по зубам потрепаться да остановку автобусаузнать.

– Не верю.

– Не веришь, так и не верь. За что купила, за топродаю. Заинтересовал ты ее. Да только не гордись сильно: кого она в Тартаревидела? Выбор-то сам понимаешь: из двух елочек да из сосенки! Ты, милый,Прасковье не верь. Не простая она. Лигул-то не за красивые глазки ее взял.

– А зачем он ее взял? – спросил Меф.

Аида Плаховна воздела лукавые глазки к потолку.