– Но ледники правда могут растаять. И войны начнутся. Иновый передел мира. И крови прольется куда больше, чем… – Даф осеклась,договорив уже про себя: «чем вы сами прольете своей сабелькой».

Арей разгадал окончание фразы и ухмыльнулся.

– Мы ж не вампиры, чтобы кровь втупую проливать. В часыиспытаний не только паникеров больше становится. Многие и к свету поворачиваютее. Это все равно что деревья в лесу раскачивать. Упадет-то оно упадет, да вотв какую сторону, не всегда угадаешь.

День был такой душный, что часам к двенадцати все спеклись,и Арей в порыве великодушия прогнал всех сотрудников из офиса. Улита направиласьк бульварам. Позволив себе временно забыть, что худеет, Улита взяла пять порциймороженого и жестом фокусницы достала крупную купюру.

– У меня нет сдачи! – резко сказала продавщица.

Из-под фирменного фартука у нее выглядывала рубашка, из-подрубашки синяя майка, из-под той майки еще одна майка – желтая. И не былогарантии, что та, последняя майка действительно последняя. Не исключено, чтомайки уходили в дурную бесконечность.

«Женщина-капуста», – определила Улита. Еще онаопределила, что сдача есть, но продавщице лень ее отсчитывать.

– Кто говорит о сдаче? Не помню, чтобы я когда-нибудьискала в словаре это пошлое слово. Оставьте себе все! – сказала ведьма,продолжая протягивать деньги.

Рука у женщины-капусты дрогнула. Дождавшись, когда онапотянется за купюрой, Улита легко подула ей на лоб. Затем спокойно спряталакупюру в карман, повернулась и пошла. Продавщица умиротворенно моргала, неделая попыток преследовать ведьму.

Размышляя, где ей сесть, Улита отыскала глазами пустуюскамейку, вернее, относительно свободную, – пустых не было. На ней,закинув ногу на другую, сидел молодой байкер, рядом с которым обреталсярадостный шпендик в веснушках.

Улита не удивилась. Ведьмы не удивляются.

– Привет, Эссиорх! Ну и куда ты запропал? –спросила она.

– Опять твои проделки с деньгами! – с укоромпроизнес хранитель. – Ну скажи, тебе не стыдно?

Улита потупилась.

– Стыдно, но мы с этим чувством боремся… –призналась она.

– Я же просил тебя! И ты обещала! – строгонапомнил Эссиорх.

– Ну в самый последний разик! Должна же твоя крошкакушать? А то похудею до невозможности и силой неукротимого духа уйду ввечность, – взмолилась ведьма.

Эссиорх сидел суровый, как статуя командора. Улитапочувствовала, что не удалось убедить своего щепетильного приятеля. «Будеттеперь пилить до вечера!» – подумала она и жалобно сказала:

– Ты же знаешь: фокус сработал потому, что я сумелавызвать у нее жадность. Я подцепила ее за это чувство и вытянула, как рыбку изречки. Иначе дуй не дуй – ничего бы не вышло, кроме сквозняка.

– Ладно, проехали, – отмахнулся Эссиорх.

Улита посмотрела на пять порций мороженого, немногопомучилась и разделила их. Четыре себе и одну Эссиорху. Для ведьмы это было ещедовольно честно.

– Смотри, у тебя на мороженом девочка нарисована ссачком для бабочек. Разрешаю тебе на нее глазеть. Ты рад? – сказала она.

Рядом кто-то хихикнул. Улита повернулась медленно, кактанковая башня. Шпендик с веснушками с интересом прислушивался к разговору.Причем даже нагло этого не скрывал. Улита многозначительно уставилась на шпендика,всем своим видом намекая, что тому пора по делам.

– Эй ты, недоразумение природы! Вот тебе палочка отмороженого, представь, что это лошадка, и скачи на ней отсюда! – сказалаведьма грозно.

Однако малый с веснушками никуда не ускакал.

– Это Корнелий! – представил Эссиорх. –Корнелий, это Улита. Она служит мраку, но, как мне представляется, по роковомустечению обстоятельств.

Улита фыркнула, впрочем, скорее польщенно.

– Работать-то надо! Что-то я не слышала, чтобы светпроводил набор секретарш.

Шпендик хихикнул. Ведьма посмотрела на него чутьвнимательнее. Только теперь она кое-что разглядела и умилилась.

– О! – сказала она. – Какие черепашки в нашемзоомагазине! Здравствуйте, молодой человек! Вы мне сразу понравились. Что это,думаю, тут за чучело сидит? Чужую болтовню слушает, а глазки такие умные-умные,добрые-добрые!

– Мне тоже приятно! – сказал Корнелий, опускаядлинные и пушистые, как у девушки, ресницы. – Мы едва знакомы, но я ужесейчас могу сказать, что вы яркая женщина!

Улита расцвела, как кактус зимой. Она оценила слово «яркая».Если бы Корнелий сказал «красивая», она бы рассердилась, а вот «яркая»… Тут непоспоришь. Бедная ведьма не знала, что у света существуют комплименты длянейтрализации словесной агрессии, и это один из них. Зато Эссиорху это былоизвестно, и он незаметно лягнул Корнелия.

– Ой!.. – пискнул Корнелий и тотчас поправился: –Это я от восхищения!

– Ого! Эссиорх, меня отбивают! Люди добрые, а-а! –радостно заорала Улита на весь бульвар. Она умела делать из своей любвимассовые зрелища.

Эссиорх коснулся пальцами ушей. Он ненавидел громкие звуки,если их производил не его мотоцикл.

– Никто никого отбивать не будет. Ты можешьсосредоточиться? Нам нужно знать, где сейчас Даф! – сказал он.

– Что?

– Улита, мы пришли к тебе, потому что я не могу найтиДаф! – пояснил Эссиорх.

Лучше бы хранитель прикусил себе язык. Это была самаянеудачная фраза, которую он произнес за минувший год. Улита вскочила. С коленпосыпалось мороженое.

– Так ты пришел не потому, что соскучился, рожа тыпоганая, а потому, что тебе нужна твоя Дафочка, а сам ты ее найти неможешь? – спросила она громовым голосом.

Со стены ближайшего дома сорвался мойщик окон и повис настраховке.

– Улита, не надо сцен! Я тебя люблю, но только несейчас. – («Что я несу?» – страдальчески подумал Эссиорх, заглядывая вглаза ведьмы.) – Ты знаешь, куда пошла Дафна?

– Я-то знаю! И еще я знаю кое-что про тебя! –ведьма покраснела, как раскаленная медная труба. – Ты жалкий, ничтожный,ничего не понимающий, ничего не стоящий лузер!

– Улита, сосредоточься!.. Я задал тебе вопрос!

– Чего ты орешь! На кого ты орешь, ты? Можешьуспокоиться, ты? Купи ты себе валерьянки, ты! – заорала Улита, хотяединственной, кого следовало успокаивать, была она сама.