Меф заверил, что это самое яркое воспоминание его жизни, несчитая момента рождения, который он плохо запомнил. Ромасюсик опять оказалсявыше иронии.

– Оказалось, бояться нечего. Можно отъедать у меня уши,пальцы, даже голову – все прекрасно вырастает… Брутально, да?

– Невероятно брутально. Прямо-таки каннибально, –согласился Меф, размышляя, не является ли Ромасюсик экспериментальным образцомсъедобного комиссионера. Разновидность для гурманов, почему бы и нет?

– Да, забыл спросить. Эта девушка, Дафна, действительностраж света? – спросил Ромасюсик.

– Действительно, – подтвердил Меф.

– Что, реальный страж? А крылья и флейта у нее есть?

– Есть.

– В прошлый раз я не видел у нее на шее крыльев.

– Возможно, они были в ее комнате, – сказал Меф,прикидывая, как можно вежливо заставить Ромасюсика заткнуться.

– Фантастично! – проблеял Ромасюсик и,потрепавшись еще минут пять, наконец попрощался.

Напоследок Мефодий еще раз услышал, как его любят и как он,Ромасюсик, недостоин счастья знакомства с самим Буслаевым.

Меф отключил мобильник, сожалея, что не сделал этого свечера. Интересно, откуда Ромасюсик знает его номер? Хотя разве для мрака этоможет быть секретом, даже если это мрак невысокого полета?

Меф был уверен, что заснет, но ему не спалось. Он сталдумать о Даф, о ее бронзовых крыльях, о флейте. Он вдруг понял, что не можетзабыть странное ощущение, которое испытал, когда коснулся флейт златокрылых.

«Чувствуешь такую безграничность, что жить хочется. Ирадость спокойная, ровная, без задвигов, без провалов в уныние», – думалон, озабоченно трогая языком скол зуба. Это стало почти привычкой. Особеннокогда он о чем-то размышлял или писал. Языком он выучил малейшую шероховатостьотколотой эмали.

– А если я восстановлю зуб? Есть же куча всякой магии.Почему бы мне этого не сделать? – поинтересовался он как-то у Арея.

– По той же причине, по которой Лигул до сих поргорбун, а Мамзелькина не модельная блондинка. Да и я, прямо скажем, некрасавец, – ответил мечник, имевший привычку потешаться над шрамом,рассекавшим его лицо.

– И что же это за причина?

– Истинное зрение. Представь: ты смотришь на красавицуи видишь, что на самом деле это столетняя ведьма, а то и суккуб. Жалкоезрелище!

– Что, лучше иметь горб?

– Горб иметь дальновиднее. Тогда хотя бы потешаются надгорбом, а не над тобой, – резонно сказал Арей.

За окном занимался рассвет. Меф вспомнил, что сегодня они сДаф договорились встретиться с Эдей.

* * *

Утро выдалось спокойным. Даже дарх мучил Мефодия меньше, чемобычно. Казалось, он уже утолил голод и теперь сонно поблескивал у хозяина нашее.

Когда Арей отпустил их, Мефодий с Дафной честно отправилиськ Рождественскому бульвару. Некоторое время за ними тащился Мошкин. Как этообычно бывало, когда он оказывался с приятными ему людьми, Евгешу донималинеразрешимые вопросы.

– Знаете, что мне подумалось? А я ведь людоед, –рассуждал он.

– В каком смысле?

– В буквальном. Ну я ногти свои грызу и пальцы. Значит,я ем человеческое мясо.

– Тогда мы оба с тобой людоеды, – признался Меф, иони скрепили это открытие рукопожатием.

Вскоре Евгеша попрощался и нырнул в метро.

– У него собака болеет. Резали ее уже два раза вветеринарке, а теперь и резать нельзя. А Арея он просить не хочет. Мрак задаромне помогает. Ни Мошкину от такого исцеления лучше не будет, ни егособаке, – глядя ему вслед, сказала Дафна.

– Откуда ты знаешь про собаку? Мне он не говорил.

Меф ощутил легкую ревность. Он считал, что у Евгеши от неготайн нет.

– А мне сказал. Если бы у меня остался мой дар, может,я и смогла бы чего сделать, а так…

Меф кивнул.

– Скрытный он.

– Он гордый, – сказала Дафна. – Робкие людипочти всегда гордые. Только у них особая гордость, жертвенная.

Меф вспомнил Мошкина. Смешного, задумчивого, увлекающегосяМошкина. А ведь, пожалуй, да. Евгеша вежлив, деликатен, он готов простить истерпеть любую неумную шутку, но при этом всегда оберегает свою суть, своевнутреннее пространство.

Депресняк, голой шкуркой лисы свисавший у Дафны с плеча,внезапно вскинул морду и хлестнул хвостом с зазубриной. По его хвосту и спинепрокатывались волны, гасившиеся где-то у лопаток.

– Он психует! – обеспокоенно сказала Даф.

Буслаев посмотрел на кота.

– Удивила слона ушами. Он вечно психует. Небось увиделгде-то собаккера и вспомнил, что сутки не драмшись. Эдак целый день проживешь –ни одного шрама не получишь!

– Нет. Тут что-то другое. Когда он хочет драться, ондерется. Мой котик не из тех, кто из драки делает событие, – возразилаДафна, с тревогой разглядывая Депресняка.

Мало-помалу кот успокоился. Хвост уже не вздрагивал, лишьлопатки сохранили недовольный изгиб.

– Слушай, – вдруг сказала Дафна. Она говорилабыстро, немного сбивчиво, проглатывая слова. – Я все не могу выбросить изголовы тех златокрылых, которых убил Арей. Я не могу к нему по-старомуотноситься после этого случая. Смотрю на него и думаю: а вот он их убил. Некто-нибудь другой. Он. И простить не могу.

– У Арея не было выбора. Они атаковали егомаголодиями, – вступился Меф.

Дафна посмотрела на него так, будто удар мечом нанес неАрей, а он, Буслаев.

– А если бы выбор был? Думаешь, Арей не убил бы?

– Скорее всего, да, – невесело согласился Меф.

– И тебе это нравится? Ты все еще хочешь быть ученикомсерийного убийцы?

Мефу был неприятен этот разговор.

– Серийный убийца – это другое. Это тот, кто, убивая,получает удовольствие, – сказал он.

– Ага. Значит, если удовольствия нет, то убийца уже неубийца? А если, допустим, кто-то работает забойщиком на мясокомбинате и убиваеткоров током. Тысячи коров. Он не серийный убийца?