– Не надо так, дочь. Мне тоже нелегко.

– Оставь эту женщину. Она не сделает тебя счастливым. Просто потому что ты будешь постоянно жить с чувством вины перед мамой, передо мной.

Я посмотрела на отца. Он переводил взгляд с одного зеркала на другое, хотя мы ехали по прямой и никуда не перестраивались. Он нервничал и не знал, как мне ответить.

– Лиза, я просил время, чтобы мне во всем разобраться.

– И до тех пор ты будешь спать с ней?

– Мои отношения с Ларисой – это не только секс, Лиза. Мы очень много вместе работаем. Мы обсуждаем наших пациентов, совместно разрабатываем схему лечения, делимся мнениями и прислушиваемся друг к другу. И… она меня слышит.

– Ты все-таки любишь ее…

– Я не знаю. Я боюсь ошибиться. Просто… после стольких лет непонимания и безучастности, я вдруг встретил родственную душу, и мне с ней так легко. Будто я знаю ее всю жизнь.

– У нее странный голос. Она курит?

– Нет. Это ее прирожденный тембр.

– И в этом тоже ее изюминка, да, папа?

– Лиза, девочка моя, – он взял мою руку, – мне не нравится твой резкий тон. Поверь, меньше всего я хотел причинить тебе боль. Я лишь прошу меня понять. И простить.

– Я не могу не думать о маме.

Взгляд отца снова заметался по зеркалам. Я крепко сжала его руку, пытаясь передать ему свою решимость удержать его.

– Лена очень дорога мне, я ее любил, правда, любил. И мне никто не был нужен, кроме нее и тебя. Но ты взрослая, и сама все видишь. Мама уже не та, какой была двадцать лет назад.

– А если она станет прежней, ты останешься с ней?

– Каким образом? Она так изменилась…

– Может быть вам поехать куда-нибудь вместе отдохнуть? Вспомнить, как это было раньше, вспомнить молодость… Когда вы отдыхали в последний раз – ты и она – вдвоем?

– Да мы вообще вдвоем не отдыхали. Только в первый год, когда она привезла меня в Витязево знакомить со своими родителями. А потом появилась ты, и мы отдыхали всегда вместе.

– Я выросла, пришло время отдыхать без меня. Поезжайте куда-нибудь. Только не к бабушке. Куда-нибудь подальше… Может быть в Турцию?

Отец стал поворачивать налево, пропуская встречные машины, и воспользовался возможностью отвлечься от разговора, сосредоточившись на дороге. Он выпустил мою руку, и связь с ним оборвалась. А мне так важно чувствовать его. Своим касанием я как бы подключаюсь к нему, и становлюсь с ним единым целым. Он молчал, и возникшая пауза тяжелым камнем опускалась на мое сердце. В глазах снова заблестели слезы, и мир вокруг поплыл.

– Ты не хочешь с ней никуда ехать, да? – дрогнувшим голосом спросила я. – Скажи честно.

Отец повернул и, приняв крайнее правое положение на дороге, пристально посмотрел на меня. В его глазах тревога и волнение. Вот так он смотрит, когда его любимая девочка плачет, ей больно, и он хочет помочь ей пережить эту боль. Он готов забрать ее на себя, вынести любые муки, только бы она улыбалась и была счастлива. Он слаб перед ее слезами, и она это знает. Я это знаю. И часто этим пользовалась для достижения своей цели. Глупой детской цели. Но сейчас я плачу не специально.

Я отвернула голову от отца, подставила лицо под порывы ветра и прикрыла глаза. Надо успокоиться и позволить потокам воздуха высушить мои слезы. Тушь не должна размазаться, у меня только один платок, и я должна вернуть его чистым.

Отец снова взял мою руку и ободряюще ее пожал.

– Ты права, девочка моя. Нам, действительно, с мамой надо уехать, – сказал он бодро, будто только об этом и размышлял. – Подальше от всех забот и хлопот и вспомнить, как было раньше, когда быт еще не затронул наши сердца. Я поговорю с мамой. Думаю, она не будет возражать.

Я обернулась к нему. Волосы стали хлестать меня по лицу и мне пришлось придержать их свободной рукой, чтобы они не мешали.

– Ты правда согласен? – недоверчиво спросила я.

– Конечно. Ради сохранения нашей семьи я готов попробовать все исправить.

И я поверила ему. Он не уйдет. Он наш навсегда.

– Спасибо, папа, – ответила я на пожатие.

– И на счет работы ты права. Маме действительно нужно чем-то заняться, кроме дома. Зря мы так долго ограничивали ее четырьмя стенами. Ты большая умница, что подумала об этом. И уже такая взрослая!

Он припарковал машину у обочины и прежде, чем я вышла, поднес мою руку к своим губам и поцеловал.

– Ты же знаешь, как я тебя люблю, девочка моя. И твоя улыбка для меня дороже всего на свете.

– Знаю, папа. А также знаю, что ты примешь верное решение.

Я натянула на лицо улыбку и поспешила выйти из машины. Любовь отца ко мне – это главное оружие против этой женщины, и я буду использовать его до конца. Пока она не уйдет с нашего пути.

Я поднялась на второй этаж и взору предстала привычная картина – несколько студенческих групп ожидают преподавателей возле закрытых дверей аудиторий, стоит гул голосов, со всех стороны слышится смех, и только Шандор в сторонке ото всех опирается на стену, придерживая портфель подмышкой и устремив взгляд в тетрадь. Повторяет или создает иллюзию, чтобы его отстранённость выглядела естественнее? Он словно почувствовал мое появление и поднял глаза. Я улыбнулась. Он кивнул в ответ и снова погрузился в свою тетрадь. Думает, струшу и не подойду?

– Привет, – поздоровалась Юля.

– Привет, – ответила я.

– Готова?

– К чему?

Мыслями я уже была возле Шандора, и не поняла, что речь не о нем.

– К домашнему заданию. Ты знаешь, как Ольга Ивановна строго спрашивает пройденный материал.

– Почитала перед сном, – сказала я и коснулась руки подруги, – Юля, извини, мне надо отойти.

– Куда?

– Я на пару минут.

Она недоуменно посмотрела на меня. Я уже представила, какая будет у нее реакция через несколько секунд. И именно из-за этого я нервничала. Но разве можно предотвратить безумные мысли подруги?

Я двинулась к Шандору. Как хорошо, что здесь многолюдно, и я не привлеку к себе особого внимания. Но не тут-то было. Едва ли не каждый из одногруппников нашел, что мне сказать. В основном все произнесенные слова были посвящены моим шикарным волосам, которые длинным шлейфом спускались по спине. Когда я распускала их в хвост, они притягивали к себе взгляды больше, чем, когда я собирала волосы в косу. И сегодняшний день не