- Значит, так. Она – не шлюха. Она – наша девочка. И где ее трахать, в каких позах и при каком количестве народа, решать будем мы с Ромкой, а не ты и не твой электорат. Мы уже давно обходимся без твоего бабла, и давно совершеннолетние. И потому ты, со своими указаниями и претензиями можешь идти нахер. Мы к тебе в постель не лезем, количество твоих баб не считаем. И ты к нам не лезь.

Отец выдохнул дым, практически незаметно дрогнул ноздрями. Сощурившись, глянул на Ромку, всем своим видом выражавшего молчаливое одобрение слов брата.

- Все сказал? Хорошо. Раз вы такие взрослые – учитесь отвечать за свои поступки. И добиваться всего самостоятельно. Ключи от квартир оставьте моему секретарю через неделю в офисе. И от байков - тоже. За институт за этот семестр заплачено. Со следующего платите сами. Влетите в проблемы – мой номер телефона и фамилию – не вспоминать.

После этого он встал и вышел из квартиры.

Димас переглянулся с Ромкой. Тот помолчал, потом подошел, хлопнул по плечу:

- Прорвемся, брат. Главное, Котену найти.

Они собрались и погнали.

Искать Котену.

По пути заехали в другую квартиру, сообщили Дарье Викторовне, снимающей у них жилплощадь, грустную новость.

- Кто владелец квартиры? Этот… Мужчина, что приходил с утра? – сухо спросила женщина.

- Да.

- Можно мне его телефон и адрес офиса, пожалуйста.

Они дали ей всю информацию и уехали.

День, херово начавшися, продолжался в таком же настроении.

Они только и делали, что везде опаздывали.

В институте Котена не появлялась. Погнали в общагу. Ее там не было. Добиться информации от ее соседок по комнате не удалось, те только хлопали глазами и мычали, облизывая губы и намекающе поворачиваясь самыми выгодными частями тела.

После рванули в «Гетсби», думая, что, может, она там.

Не появлялась.

Тогда решили заняться поиском съемной хаты, а вечером приехать к институту и, если Котены там не будет, допросить с пристрастием ее одногруппников, а, может, и потрясти Татку.

С Таткой пролетели, потому что за ней приехал Боец. А потом пойманный парень из группы сказал, что Элька была здесь! Все это время! И на последней паре тоже!

То есть, Татка их обманула!

Но с нее спросить было уже нереально, потому что Боец уже утащил сестренку домой. И, кстати, выражение его бородатой морды напрямую указывало, что подходить к ней, выяснять, чего она такая борзая, чревато для здоровья.

Поэтому братья поехали на работу.

В самом дурном расположении духа.

Работать они сегодня должны были до десяти, а то и до одиннадцати, потому что начиналось самое горячее время, смена лета на зиму, и Геннадьич запросто мог и на ночь оставить.

А, значит, к общаге Эльки они приедут, уже когда та будет закрыта. И вот чего делать? Лезть по внешней стене? Подкупать коменду? Вахтера?

Да и вообще, ну залезут они… А если она говорить не захочет, разорется на всю общагу? А соседки ее…

Короче, одни напряги.

И потому, когда увидели ее, испуганно жмущуюся к Геннадьичу, сначала не поверили глазам. Потом обрадовались, а теперь…

А теперь просто ждали.

В засаде.

И предвкушали, как будут со своей добычей сладкой играть.

Долго.

Очень долго.

Я завинчиваю последнюю гайку, зорко кося глазом в сторону возможной угрозы. Двойной, мать ее.

- Все уже? – старый ворчливый хрен тут как тут, смотрит недоверчиво.

Оно и понятно, гайки – вообще не бабское дело, но я ж и не на колесе закручиваю. Там – да, сила мужская требуется, и никакое гендерное равенство не поможет. Мне, чтоб качественно и безопасно все сделать, так, как, например, Димас или Ромка, требуется раскачиваться и жрать столько же, сколько и они.

Но зато я могу со своими тонкими пальчиками и, чего уж греха таить, опытом нехилым, подлезть туда, куда они неспособны.

Геннадьич делает вид, что недоволен, брови хмурит, но даже мне, знающей его всего несколько часов, понятно, что я ему понравилась. Очень даже понравилась.

Он уже меньше ворчит, а пару раз даже одобрительно фыркнул в усы.

И это для меня было бы прямо радостью и бальзамом…

Если б не одно НО. Вернее, два НО.

Те самые, которые следят за мною так тщательно, что, кажется, на теле ни одного не обсмотренного, не облизанного голодными взглядами участка кожи не осталось. Я с одной стороны радуюсь бесформенности и кулькообразности комбеза, а с другой… Щиколотки мои, шея, ключицы, затылок, короче говоря, все, что осталось открытым, кажется, скоро сгорят к чертям!

Сначала я злилась. Очень.

Мне эта работа нужна, в конце концов!

Я не могу и ее еще прое..ть!

И так с таким трудом получила!

И, самое главное, что мне тут нравится! Мое это!

И надо же такой беде случиться, что и они здесь, Звери несносные, работают! И в одну смену со мной!

Ну вот что делать? Просить перевести в другую смену? А не слишком ли ты, Элька, борзая?

Работаешь пару часов , а еще и права качаешь?

Нет, я, конечно , дама наглая, но берега все же знаю. И сейчас просьба о переводе – явный выход за пределы.

Значит, надо все решать в пределах.

А как решать, когда кое-кто их вообще соблюдать не собирается, а?

Взгляды Зверей настолько плотные, настолько осязаемые, что, если вначале я испытывала раздражение по этому поводу, то теперь… Сука, они словно прикасаются! Словно ласкают! Да чего ж там! Имеют! Они меня просто имеют глазами! Причем, судя по всему, ооочень извращенно!

За все время рабочего вечера, мы пересекались только визуально, сильно занятые наплывом в шиномонтажку и текущими ремонтными задачами. Поэтому словами я с ними не перекидывалась. И Слава Богу. Если б еще и говорили что-то… Ходила бы я, с красными щеками и мокрыми трусами, как сучка течная.

А все почему?

А все потому, что в голове от каждого случайного соприкосновения глаз с одним из них – стоп-кадры нашего секса! И настолько они, бляха муха, реальные, настолько осязаемые…

Короче говоря, много нового я о себе узнала за этот вечер. Неприятные открытия.

- Ладно, - кивает, наконец, Геннадьич, - по домам. - Звери, закрываете контору. Эля – свободна. Завтра в шесть чтоб как штык. И вы тоже, олухи! Без опозданий!

Я тут же разворачиваюсь и бегом смываюсь в раздевалку, рассчитывая, что Геннадьич повозится чуть подольше, и я успею выскочить с ним из мастерской. Но оказывается, мастер не переодевается, садится за руль в рабочей одежде и сваливает прочь.