раз его призвала, когда только вышла из душа, и тогда он увидел меня голой, потому что… ну, банка варенья…

– Агахаха-а… так-так-так. Банка варенья, – пошутил он своим мелодичным голосом, акцент которого очень напоминал Моне о поездке с классом в Вену. К сожалению, комментарии психотерапевта мало помогали. Смертные люди плохо ладили со сверхъестественным, так что Мона и не ожидала, что он ей поверит. Он был в курсе всего: насчет ведомства, насчет нее, у него имелись книги… он бы мог поверить, но, очевидно, решил этого не делать. Обычно ей нравилась просто возможность выговориться, независимо от того, считал ли он ее истории выдумкой. Но не сегодня.

– Эта проблема существует исключительно в вашей голове. Смиритесь с последствиями, это окажется не так уж и сложно. Ваша работа принесла с собой перемены, – заключил он.

На это Мона ответила кривоватой улыбкой и с облегчением поняла, что ее сорок пять минут уже истекли.

– Все ведь хорошо, госпожа Носфератух. Позвольте жизни идти своим чередом, в конце концов, какие могут быть последствия?

Последствия Моны выражались в виде двухметрового архидемона, и он был совершенно не согласен с этим жить. Если Мона выпускала свои эмоции, все горело, безобидные ругательства превращались в страшные проклятия, а он каждый раз оказывался в самой гуще событий. Это не выход. И ведь она не чувствовала себя беспомощной перед повседневностью, скорее беспомощной перед лицом собственных эмоций. Если положение становилось серьезным, даже опасным, то она действовала как могла, тогда ее не так легко было повергнуть в панику. Ни призраки, ни зомби, ни вампиры никогда ее не пугали. Нужно каким-то образом перенести это и на банки с вареньем. А лучше на всю ее чертову жизнь. Ограбление – ее вина. Ее силы – ее вина. Несчастный архидемон – ее вина. Разочарование матери – ее вина.

Мона осознавала, что просто позволяет разуму омрачать свои мысли и чересчур драматизирует ситуацию. Но, черт побери, вчера с ней пытались расправиться темные маги, и ко всему прочему она теперь докучала могущественному адскому князю демонов.

Все еще разочарованная этим миром, Мона вышла из клиники, чуть ли не сбежала. Внутри нее царили онемение и пустота. Не такой поддержки она ожидала. Росло отчаяние, что ничто ей не поможет, что ни у кого нет ответа. Она сама была проблемой, и впервые у нее возникло искушение принять единственное логичное последствие – если ее очистят, то ничего подобного происходить не будет.

– Очевидно, специалист он так себе, – заметил Бальтазар. Он прислонился к стене здания и закурил сигару.

– Прости, – громче, чем собиралась, извинилась она и спрятала лицо в ладонях. Архидемон рядом с ней замер, и она слышала, как он убрал зажигалку в карман пиджака.

– Мона…

– Я же стараюсь. Но когда воспламеняешься от стресса, то маленькие проблемы превращаются в большие, а потом… потом еще появляешься ты, и это снова проблема – для меня и для тебя. Я не хочу быть твоей проблемой, я не хочу быть ничьей проблемой! Одна мысль об этом для меня уже стресс. Я… я не знаю, как это прекратить. Я не могу! – вырвалось у нее. Этот конфликт запутался у нее в голове во что-то трудное для понимания, и она правда скоро могла вспыхнуть.

Как и прежде, его рука легла ей на плечо, и Мона подняла голову, ожидая увидеть ярость, однако его взгляд отражал серьезность.

– Не справляешься, мм?

Она с трудом проглотила подступающие слезы и кивнула.

– Вот почему я завел разговор о правилах, – сказал он, мягко похлопав ее по спине. – Ведьма, хотим мы того или нет, мы связаны друг с другом. И я еще не знаю, куда это нас приведет и можно ли это разорвать. Так что пока нам придется найти компромисс и принять тот факт, что теперь это наша судьба. Мы оба виноваты в этой катастрофе. И я знаю, что ты сделала это не нарочно.

Ошеломленная его словами, Мона опустила руки, и пару мгновений он выжидающе смотрел на нее.

– Что такое? – спросил он.

– Ты собираешься это… принять?

– Ну, вряд ли у нас есть выбор. Никто из нас этого не хотел, но сейчас следует подумать, что нам с этим делать, не так ли?

– Я… я такого от тебя не ожидала, – призналась она.

– От меня?

– Что ты меня поймешь.

– О… да, естественно. Эмпатия от демона. Конечно. – Он тихо хмыкнул и повернул голову, чтобы затянуться сигарой.

Бальтазар говорил на полном серьезе. Моне вдруг стало гораздо легче. И снова кто-то из нечисти проявил к ней больше понимания, чем все остальные. То, что не сумел сформулировать ее психотерапевт, из его уст звучало так просто. Принять, она должна принять эту абсурдную ситуацию. За последние несколько дней много чего случилось, и все же она стояла здесь, живая и невредимая, общалась с демоном – все могло закончиться куда хуже. Может, она не в идеальном положении, но ничего не поделаешь. Дрожать и молиться бессмысленно.

Значит, вот, каково это – «отпустить», вот, о чем все твердили. И это единственное, о чем он ее просил.

Она пробормотала искреннее «спасибо».

Бальтазар недоверчиво покосился на нее через плечо, после чего покачал головой и усмехнулся.

– Но не могу пообещать, что я всегда буду в отличном настроении, когда ты меня призовешь, – заявил он и выдохнул колечко дыма ей в лицо.

Мона поморщилась и несерьезно зарычала:

– Аналогично.

– Значит, мы пришли к согласию. Тогда поменьше думай обо мне… проклятье, чтобы я говорил такое симпатичной ведьме. – Его смех показался ей неожиданно настоящим. – И всегда концентрируйся только на насущной проблеме, а не на тысяче возможных. Ладно? – Демон отпустил ее плечо, а затем его контуры расплылись.

– П-прости, что? – выпалила она, но он уже растворился. И снова его горящие глаза задержались на мгновение дольше, взгляд впился в Мону, и она могла бы поклясться, что он ей подмигнул, прежде чем свечение погасло. Сердце у нее в груди пропустило удар и явно сбилось с ритма. Мона нервно потянулась к своей куртке, подергала цепочку на шее.

– О-оу, – прошептала она себе под нос.

Тепло исходило не от ее огненной магии, это горели ее щеки. Адски привлекательные сладкоголосые архидемоны – разве не от этого предостерегала Церковь? Он знал, что нужно ей сказать, потому что был князем тьмы? Впрочем, его слова полностью уняли ее панику, и, если признаться, будь он человеком…

– О-оу, – вновь вырвалось у нее, и Мона быстро направилась к электричкам. Не думать о нем? Как, интересно,