существования. И за то, что тот однажды сделал с Таней.

– Он, – Таня облизнула губы, опуская взгляд. Вокруг неё плотным кольцом стояли и Арсений с Евгением, и Алиса с Ксюшей. Их пристальные взгляды сильно давили. А Громова и вовсе хотелось попросить увести отсюда. Сам он не уйдет точно. Хотя и увести его вряд ли кто-то из присутствующих будет в силах.

– Он угрожал, – с трудом произнесла Таня.

– Что он сделал? – Громов подался вперед, буквально склоняясь над Таней. Мельникову пришлось положить ладонь на его грудь и мягко оттолкнуть обратно от своей подопечной.

– Угрожал тебе.

– Мне? – приподнял брови Мельников. – Чем?

– Сказал, что Федерация требовала оштрафовать нас на полную сумму призовых, а ты лишил только половины. Он хочет сказать, что мы с Женей, – Таня бросила быстрый взгляд на взбешенного Громова, – дали тебя взятку, чтобы ты оставил нам больше призовых…

– Что? – теперь настала очередь Мельникова впадать в неистовство.

Алиса успокаивающе коснулась ладонью его предплечья.

– Значит, – собирая остатки спокойствия, поинтересовался Громов, – это действительно было твоим решением? Оставить нам призовые?

– Да, – кивнул Арсений, не особо вслушиваясь в слова Евгения, и начинал судорожно размышлять о том, как можно исправить сложившуюся ситуацию.

А тогда, с призовыми, он, как бывший спортсмен, знавший, каким потом и кровью – в прямом смысле этого слова – даются победы, долго бился за то, чтобы оставить Алексеевой с Громовым половину призовых.

– У меня есть… Запись. На диктофоне, – Таня неловко вытащила телефон из сумки, замечая, как все тут же подались ближе, чтобы прослушать.

* * *

– Я могла бы разобраться сама, – осмелилась возмутиться Таня, сидя на заднем сидении такси. Громов сидел там же, но Алексеева демонстративно отодвинулась от него и прижалась к окну, наблюдая за весенними пейзажами столицы.

– Я не оставлю тебя с ним наедине, – холодно отозвался Евгений.

Таня отчетливо ощущала сталь в его голосе и чувствовала, что, несмотря на напускной холод, внутри он весь кипит.

Только услышав имя Стаса, Громов вышел из себя. Всё остальное отошло на второй план. А от мысли, что она была с ним наедине, да ещё и подверглась каким-то угрозам… Ладони непроизвольно начинали сжиматься в кулаки и буквально чесались.

В аэропорту Мельников рассказал о том, что все документы имеются у него в двух экземплярах на случай непредвиденных обстоятельств или утери. И копии хранятся в одном из шкафов его бывшего кабинета. Таня вызвалась отправиться туда. Арсений намеревался составить компанию, но Евгений отвоевал у него это право. До самолета оставалось четыре часа, и если Таня с Женей на него успеют – это будет настоящим чудом.

– Давай сразу договоримся, – несмело обратилась Таня, не понимая, радоваться такой защите Громова или нет, – о том, что ты не будешь устраивать… мордобой?

Таня мечтала вновь ощутить это сладкое чувство. Она вновь слабая и хрупкая, вновь рядом с Женей. С Ильей она никогда не ощущала себя таким образом. С Ильей Таня чувствовала, будто она в их паре ведущая. Вся ответственность, все решения, всё лежало на её хрупких и частично больных плечах. С Громовым же всё это пропадало. Оставалась слабая, нежная Таня. И непобедимый, всесильный Евгений. Вот только чувство это вызывало зависимость. А потом, когда Громов отправится к Алисе, а Таня – к Илье, ломка будет неминуемой и нестерпимой. И Тане не хотелось опять соблазняться на это. Нельзя. Не надо…

– Он начал говорить про Мельникова и наши призовые просто так? – уточнил Громов, понимая, что между Стасом и Таней был какой-то предшествующий диалог.

– Женя, давай не будем, – покачала головой Алексеева, посмотрев на таксиста, что даже уменьшил громкость радио и, похоже, счёл беседу пассажиров куда более интересной.

– Отвечай, – процедил Евгений, наблюдая за сменяющимися улицами Москвы и проклиная невозможность быть сейчас за рулем своей машины и мчаться в Федерацию на большой скорости, а не ощущать, как медленно сгорают нервные клетки в ожидании конечной точки поездки. Внутри всё бешено клокотало и пульсировало. Не терпелось встретиться с Куликовым лично.

– Он позвал меня на ужин, – тихо произнесла Таня, тут же инстинктивно поежившись, будто была в чём-то виновата.

Громов шумно вздохнул, гневно поджимая губы. Если бы Таня видела его лицо, то заметила бы небольшую вену, проступившую у виска.

– И ты ему отказала, – Евгений кивнул сам себе. Это был действительно не вопрос. Это была констатация случившегося. Пазл в голове Громова сошелся. – Таня, у тебя ведь были с ним отношения?

На несколько секунд Алексеева потеряла возможность сделать вдох. До Стаса у неё не было никаких отношений. Но и то, что было между ней и Куликовым, сложно назвать этим словом. Он соблазнил её, сыпал красивыми словами о том, что это навсегда, что они созданы быть вместе, что они потрясающая пара на льду и вне его. И вскользь говорил, что Таня должна доверять ему. Особенно на льду. В высоких поддержках…

– Это не то, чтобы отношения, – запинаясь, призналась она.

– Просто спала с ним? – голос Громова становился громче и злее. По спине Тани начали ползти мурашки ужаса. Глаза Евгения окончательно потеряли остатки разумного, светлого, человечного. Тане стало не по себе.

– Женя, к чему все эти вопросы?

– К тому, – громко начал он, с облегчением заметив, что они почти подъехали к Федерации, – чтобы ты поняла, почему без «мордобоя» не обойтись.

Таксист припарковался у Федерации, и Громов, буквально прорычав водителю, чтобы тот не выпускал Таню, вышел из машины.

– Нет! – крикнула Таня, тщетно дергая ручку двери и видя, как удаляется силуэт Жени. – Выпустите меня!

– Простите, – с толикой вины начал немолодой таксист, – но с вашим мужем, я так понял, шутки плохи.

– Что? – голос Тани сорвался на истеричный фальцет. – Он мне не муж! Выпустите! Он его убьет!

Таня вновь предприняла попытку к бегству и, дернув ручку двери, навалилась на неё ещё и плечом, однако сразу же застонала от боли.

– А если я вас выпущу, то он убьет меня, – тихо ответил таксист, посмотрев в зеркало заднего вида и сочувственно вздохнув.

Евгения трясло от злости. Он мог контролировать различные ощущения и блестяще справлялся с волнением перед прокатами, но то, что кипело в нём сейчас, подавить было невозможно. Куликова можно было бы избить только за то, что он оставил Таню после того, как сам же и уронил. В парном катании у всех разные подходы к тому, виноват ли партнер в падении партнерши из элементов, во время которых она находится в его руках. И ситуации действительно бывают разные, но Громов был уверен, что вина партнера есть всегда, даже если он просто «словил кант» лезвием конька и попал в борозду, оставленную на льду предыдущими фигуристами.

Евгений давно подозревал, что между Таней и Стасом что-то могло быть. И сегодняшние её признания только усугубили и без того сильное желание Громова сделать всё, чтобы Куликова хоронили в закрытом гробу. Последний раз такую ярость Евгений ощутил пять лет назад, когда в подъезде услышал голос своей соседки, зажатой в угол несколькими мужчинами.

– Женя, рад тебя видеть. Как раз хотел тебя попросить передать Тане плащ, который она оставила у меня, – с улыбкой обратился к нему Стас, возвращаясь в свой кабинет с обеда.

Они ранее никогда не разговаривали лично, хотя и пересекались, но теперь Куликов считал, что имеет полное право обращаться к Евгению на «ты».

А вот олимпийский чемпион такого обращения в свою сторону от едва знакомых людей не терпел. Он поравнялся со Стасом, проигнорировав удивление на его лице, и, обхватив ладонью его шею, ударил лбом о дверь. От удара та распахнулась настежь. Громов не дал Стасу ввалиться наружу, легко справился со слабыми попытками вырваться из захвата и с силой швырнул на пол.

– Это объясняет твою провальную карьеру фигуриста – зло ухмыльнулся Евгений, смотря как Стас, перевернувшись на спину, отползал к стене. – Даже в ботинках на ногах устоять не можешь. Стоит ли говорить про коньки?

Куликов вжался в стену, всё ещё не поднимаясь и надеясь, что лежачего, а точнее полу-сидячего, Громов бить не станет.

– Через две недели, когда я вернусь из Германии, – начал Громов, – тебя здесь быть