Звезда хохочет.

Она хохочет так заразительно, что мы все НАЧИНАЕМ СМЕЯТЬСЯ ВМЕСТЕ С НЕЙ!

– Что у меня там? О, много всего! Я и сама не знаю. Серебряная визитница… бархатная косметичка от Gucci… фиалковая пастила, я ее очень люблю… и даже плюшевая игрушка, серая кошечка, ха-ха-ха!.. под цвет моих глаз… Ну, и деньги, конечно! Пластиковая карта… и немного наличных…

– Сколько денег вы носите с собой, если не секрет?

– Секрет!

Звезда смеется, выставляя напоказ свои безупречные, жемчужные ровные зубы и жемчужные сережки от Graff в изящных мочках. На ее шее сверкает ослепительный белый, с голубым отливом, жемчуг – ожерелье истинной королевы БОЛЬШОГО СВЕТА.

Настоящая ЗВЕЗДА может позволить себе ЗВЕЗДНУЮ ДРАГОЦЕННОСТЬ!

1

У губернатора собрали круглый стол.

Чиновники, политики, олигархи, бизнесмены, верхушка правящей партии, вожди партий помельче, поплоше, собирающие жадную жатву журналисты с серпами-микрофонами в назойливых, наглых, настойчивых руках – все рассаживались вокруг по-настоящему круглого, огромного стола в губернаторском дворце, суетились, приседали, горделиво поводили плечами, облаченными в дорогие заморские ткани, перебирали в холеных руках ничтожные и важные бумаги, лживо улыбались друг другу, задавали вопросы, на которые не было ответа, беззастенчиво врали, натужно смеялись, за спинами – шипели оскорбления, взирали на происходящее с каменно-презрительными лицами.

Делали вид, что – работают.

А время, жесткое, жестокое, шло само, отдельно, без них, своей дорогой; а они мнили, они надеялись – это они управляют ходом времени, его нахальным, бесстрастным потоком; нет, оно давало им обмануться, чтобы внезапно, не за этим роскошным и беспомощным круглым столом, нет, – каждому в одиночестве, в ночи, наедине с самим собой, дать понять раз и навсегда: ты пройдешь, и растаешь, и забудут тебя, как и не было тебя, – а я, Время, как шло, так и иду, так и буду идти, сметя все твои деньги, все твои виллы и банки, все твои дефолты и импичменты, все – да, все – твои войны и перемирия на своем пути.

Они собрались за круглым столом, чтобы обсудить кое-что важное, касающееся вращения денег в их родном городе; то, что касалось напрямую их жизней, жизней их семей, жизней их немыслимых счетов в родных и иноземных банках. А попросту, их драгоценных шкур; их, еще не освежеванных, мясных тушек.

Нет, мы бессмертны, кто б усомнился?!

Мы – рынок! Мы – деньги! Мы – управители!

А все остальные кто? А-а-а-а, кто-о-о-о…

Остальные – это то, что называется коротким и громким словом «НАРОД».

…но господа! Позвольте! На-род… не кажется ли вам, что это уже несколько простонародное слово?!

…народ, вот вы опять говорите – народ… А разве мы, мы сами – не народ?..

…господа! Послушайте! У меня в руках конкретика!.. Конкретика, я вам говорю… Доказательства! Бесспорные!.. возрождения, небывалого расцвета России…

…господа, скоро выборы, надо приготовиться к смене власти, ибо народ…

…что вы тут мне опять о «народе»?! Зачем вы прикрываетесь словом «народ»?! Разве вы не знаете, что это демагогия!

…гляди, гляди, как бодро выступает наш петушок. Крылья распустил! Хвостом машет!.. Ишь, денежный мешок… В политику лезет…

…уже – пролез…

…тише! Господа, тише! Губернатор выступает! Имейте совесть…

…он бы ее еще имел…

…господа! Представители столицы купили в нашем городе немаленькие площади… и уже началось небывалое строительство… размах начинаний… нас ждет расцвет, расцвет, расцвет…

…продали город. Продали. Ни за понюх табаку.

…скоро и нас всех, скопом, продадут.

…а это кто, господа?! Кто это там протискивается?!

…а, это же… Татарин! Степан Татарин!

…Гос-с-споди, явился все-таки… не запылился…

Он переступил порог тронного зала.

Он сразу увидел этот гигантский круглый стол, громадный, как положенное набок парковое «чертово колесо»; и людей вокруг него, их шевелюры, лысины, розовые и смуглые лица, их руки, важно брошенные на дубовую полировку – или ходящие ходуном, как на игорном столе в казино; увидел всю ложь высшего правящего света, – и кто, когда придумал назвать тех, кто пролез к власти по лестнице больших денег, священным словом «свет»?

Свет… свет…

В зале было и впрямь много света.

Свет лился сверху, из хрустально горящей, гигантской, как стол внизу, круглой люстры.

Искристая великанья сковорода люстры отражалась в гладком, изумительно отполированном столе.

Степан вспомнил лед на Суре.

Девчонку не спасли. Младенец выжил. Мария плакала, хотела взять ребенка. Он удержал ее от этого поступка.

А это был бы поступок.

Вся жизнь состоит из поступков. Не из мыслей! Не из чувств! Из поступков.

Вот он пришел сюда и открыл дверь.

Он, персона нон грата у этих тварей. Они обернулись к нему, и на их лицах он прочитал: по тебе давно плачет тюрьма, парень.

Плачет тюрьма! А я смеюсь над ней. Плачь, плачь, галка, мне тебя не жалко.

– Господин Татарин? – Губернатор, с лицом красным, жирным, дрожащим, как холодец, уставился на него, стоявшего на пороге зала. – Гос-с-с-подин…

– Господин губернатор, – Степан слегка, мерзко-учтиво поклонился, – я счел, что мне нелишне будет побыть здесь. Сегодня.

– Господин Татарин! – Губернатор вытянул вперед жирный палец, указывая на дверь. Его подбородок затрясся. – Попрошу вас!

– Не имеете права, – весело, жестко отчеканил Степан. – Я такой же гражданин своей страны, как и вы. И я еще не объявлен вне закона.

Он резкими, большими, твердыми шагами пошел к столу.

Губернатор побурел лицом, как вареная свекла. Он хотел что-то яростное крикнуть – его опередил дотошный журналист, тут же подскочивший к Степану.

– Господин Татарин! Вы, как оппозиция… Отлично, что вы!.. Ваше присутствие здесь, сегодня…

Публика за столом загудела, зашевелилась, словно очнулась от зимней спячки. Журналисты подбежали к Степану, совали микрофоны, диктофоны, уже строчили в блокноты, хотя он еще не сказал ни слова.

Губернатор перевел дух. Сотни глаз глядели на него.

Зачем они так глядели? Что они ожидали?

Скандал был замят.

Степан уселся за стол, в свободное кресло. Перед ним стояла бутылка с минералкой. Он большим пальцем, как пиво, открыл минералку и жадно, раз, другой, глотнул.

Шум утих. Все глаза смотрели на него.