– На какие шиши? – спросил я. – Шишей-то нету.

– Шиши надо заколачивать, лентяй, – тихо и злобно, переключая скорость, сказал Степан. – А ты на материнской шее сидишь. Если бы ты был моим сыном, я бы тебя!

– Что бы?

– Я бы тебя излупил – мокрого места не оставил. И ты сразу бы зашевелился, лоботряс.

Злоба, такая злоба звучала в его голосе.

Они не отрывались. Они не стряхивались.

И мы наддали.

И они – наддали.

Степан чуть не врезался в зад маленького старенького «москвичонка». Выругался сквозь зубы. Он злился все больше, я это видел.

Вечерние дороги были не такие загруженные, конечно, как днем. Пробок уже не было. Но трудно, все труднее было лавировать, на скорости, между машинами.

Мы уже откровенно гнали.

Они гнали за нами. Не отставали.

В боковых стеклах мелькали деревья, дома, окна, прохожие, светофоры, собаки, дети, киоски.

Впереди горел красный дикий глаз светофора.

– Что ты! – крикнул я.

Степан рванул на красный.

Машины дико загудели. Мы чуть не врезались в автобус, черт! Степан включил сирену, будто он был «скорая помощь».

– Ремень накинь, мудило, – швырнул он мне зло.

– Это мы такие преступники? Это мы им так нужны? – спросил я.

– Это они на принцип уже идут.

Степан вцеплялся в руль белыми пальцами.

– На принцип – изловить и в каталажку?

– На принцип – догнать во что бы то ни стало. И избить. Может быть, до смерти. За то, что мы быстрее их ехали.

Голос Степана был рваный, дикий и злой, как рваная волчья шкура.

Как мы вывернулись из-под чужих колес?

Я не помню. Все мелькало перед глазами.

Все дико, страшно и весело мелькало, катилось куда-то.

И мы рвали, резко рвали – на красный, теперь уже все время на красный.

И они – менты поганые – не отставали!

Они тоже включили сирену.

Мы мчались по городу, и мы и они, с включенными сиренами! Вопили мы! И они орали сиреной нам сзади: все, хана вам! Хана!

А Степан цедил сквозь зубы, вцепившись в руль, бешено выкручивая его на поворотах:

– Врешь, не хана. Врешь! Не хана! Оторвемся! Оторвем…

Я понял – мы летели передом прямо во встречный КАМаз.

Я уже воочию видел, как я лечу, вылетаю через разбитую в мелкую слюду лобовуху.

И как Степан становится плоской, страшной кровавой лепешкой.

Я все это увидел в один миг.

И зажмурился.

Мы пролетели в миллиметрах от КАМаза.

Раздался громкий, адский шорох. Треск, как взрыв.

Как будто вспыхнуло!

Это в аду, мимо которого мы просвистели, кровавым ножом разрезали металл.

– Ободрались, – выдохнул Степан. – Проскочили!

Он покосился на меня.

Я вжался в кресло.

– Обосрался?! – весело выкрикнул Степан.

Руль крутил.

Я оглянулся.

Они мчались сзади!

– В плохих фильмецах в это время менты долго, долго стреляют в героев, – выцедил Степан.

– А в хороших?

– А в хороших героев уже убивают. Наповал.

– И фильм кончается?

– Да. Кончается. Держись! – дико, коротко проорал Степан мне в ухо.

И резко выкрутил руль налево, налево, еще налево.

Я зажмурил глаза.

Крепко-крепко.

И так, со склеенными глазами, сидел, в кресло вцепился.

Я ждал.

Я ждал, что они и правда выстрелят.

Почему они не стреляют? Почему? Почему?!

– Все, – сказал Степан.

Я расклеил глаза.

Машина мчалась по улицам окраин.

– Мы оторвались. Я же говорил, – сказал Степан.

У него уже был не злой голос. Довольный голос у него был.

– Мы показали им хрен, – весело сказал Степан.

Он отнял правую руку от руля и показал мне средний палец.

Я поглядел на него. У него все лицо было залито потом. Он ловил свой пот губами.

Я сунул руку в карман «косухи», вынул носовой платок и бессознательно вытер лицо Степана.

– Мамка платок сунула? Мамкой твоей пахнет, – сказал Степан.

– Ты ее любовник? – спросил я.

– А что, побьешь? – спросил Степан.

– Нет, ничего. Любитесь на здоровье, – мрачно сказал я.

– Спасибо, что разрешил, – так же весело сказал Степан.

Светофоров было на шоссе уже мало.

Все меньше.

Начинался черный лес.

Я представил, как мать обнимает Степана, и мне и правда захотелось ударить его.

Но я не сделал этого. Вместо этого я сказал:

– Мы все-таки оторвались. Ты ас.

– АС Пушкин, – хохотнул Степан.

Носовой платок лежал у него на коленях, как мертвый голубь.

«Чрезъ сие объявляется, что для удовольствия знатнаго дворянства и прочихъ здешняго столичнаго города жителей, что съ будущаго воскресенья начнутся здесь вольные маскерады. Желающие въ оные маскерады приезжать имеютъ платить съ каждой персоны за входъ по три рубля. Кто-жъ пожелаетъ ужинать, также кофе, чаю и питья, оные будутъ получать въ томъ же доме за особливую плату. Маскерады будутъ начинаться концертомъ, пока съедутся столько масокъ, чтобъ балъ зачать можно было; и отъ сего времени съездъ въ маскерадъ имеетъ быть всякое воскресенье въ седмомъ часу пополудни; а безъ маскераднаго платья, такожъ и подлые люди никто впущены не будутъ. Билеты-жъ и маски всякаго сорту могутъ желающие покупать въ томъ же доме отъ восми часовъ утра до разъезду».

Много полезных безделиц может поместиться в большой сумке самой большой МОДНИЦЫ страны АГЛАИ СТАДНЮК!

Мы решили полюбопытствовать, что же там, внутри, в сумке ЗВЕЗДЫ…

– Аглая, можно задать вам вопрос?

Звезда милостиво кивает головой.

– Что вы носите в вашей милой сумочке от великого и непревзойденного Armani, с вышитой КОШАЧЬЕЙ МОРДОЧКОЙ? Армани ваш друг, он вам сам подарил сумочку, это правда?