ты так! Он ведь работал в колонии для беспризорников и малолетних преступников. Вот таких. – Он слегка подбросил Маленького Диму, и тот крепче схватился за шею Рината. – Да ладно, шучу я. Не похож ты на преступника.

Я опустила фонарик, и всего через пару десятков метров в белом круге света со шныряющими мошками показался поворот на узкую тропинку, ведущую к корпусу.

– Подожди, – сказал Дима Ринату. – У тебя за домом растут недотроги. Мы с Валеркой их подзорвали, но только пару штук. Принеси мне остальные. Все подумают, что я один туда бегал. Ночью!

Дима сделал испуганные глаза и приложил палец к губам в ореоле грязной пыли.

– А если туда по ночам начнут бегать все? – спросил Ринат, ныряя под низкие ветки сосен.

– Не будут, – серьезно ответил Дима. – Если ты принесешь много, я скажу, что забрал все.

– Уговор. – Ринат показал ему оттопыренный мизинец, и Дима зацепил за него свой розовый и почти прозрачный.

Когда под ногами перестал хрустеть кирпич, тусклый свет, идущий из окна пожарной двери, осветил родные уже кусты сирени. За ними перед подъездом в летнем платье, без куртки, туда-сюда бегала Анька и ругала Сережу за то, что он отпустил меня одну в лес, в котором предположительно живут цыгане.

Чтобы не участвовать в их разборке, Женька стоял чуть в стороне, поэтому увидел нас первым и очень обрадовался, потому что если бы мы задержались еще на пять минут, то Анька потащила бы всех в лес на наши поиски.

– Иисусе, – устало сказал он и протянул руки к Диме, но Анька его опередила.

Подскочив к Ринату, она выхватила из его рук Диму, который все еще держался мизинцем за его палец, и сразу же понесла мальчика в подъезд. За ней бросился Сережа, крича по пути, чтобы она немедленно отдала ему ребенка, иначе она надорвется.

– Это нормально, – сказал Женька Ринату и полез в карман за сигаретами. – Они всегда так общаются. А вы там в магазин по дороге случайно не зашли?

Огонек зажигалки осветил совершенно спокойное лицо, Женька затянулся, выпустил фиолетовый дым и стал похож на гусеницу из «Алисы в Стране чудес».

– Зашли, – так же невозмутимо сказал Ринат. – Ужин врагу отдали?

В магазин он зашел по Лехиной просьбе, потому что сковороду тетя Люба потребовала вернуть, но зато на пачку чая удалось выменять кастрюлю.

Из сумки Ринат достал пакет с продуктами и, извиняясь за то, что набор скорее для физрука, чем для вожатых, вручил его мне.

– Передам Лехе, чтобы вас теперь врагами считал, – сказал он и, собираясь уходить, закинул сумку на плечо. – Думаю, не обидится.

Что-то очень холодное, почти ледяное лежало в пакете, но я так сильно хотела есть, что мне было абсолютно все равно, что там.

– Пельмени! Там пельмени! – радовалась Анька, доставая из пакета продукты и выкладывая их на стол. – Я еще никогда в жизни не варила пельмени в чайнике! Сережа, иди за гитарой!

Сидя на моей кровати с пустой тарелкой на коленях, Женька брезгливо морщился. Ему тоже хотелось есть, но только не пельмени, сваренные в чайнике.

– Это же экзотика, – продолжала радоваться Анька и бросала в кипящий чайник замороженные пельмени. – Ну где ты еще такого поешь?

Из чайника понесло жаром, и все, что лежало вокруг, начало покрываться расползающимися жирными пятнами.

– Надеюсь, что нигде, – сказал Женька и полез в пакет, в котором обнаружил батон, бутылку кетчупа и паштет «С мясом».

Я тоже никогда не варила ничего в чайнике, который к тому же все время выключался, потому что закипал, но испытывала неописуемую радость, доставая из него вилкой уже готовые пельмени.

– Эй, не капай! – Анька сдвинула в сторону блокноты и ручки. – Нам еще тут номер к завтрашнему концерту придумывать. Почитай лучше у меня, что Нонка на планерке говорила.

Кивая на свой закапанный жиром блокнот, Анька так выразительно подмигивала, что сначала мне показалось, у нее нервный тик, а потом я поняла: скорее всего, в блокноте записана какая-то важная информация, которую я немедленно должна узнать.

Так и было: наставления директрисы по поводу предстоящего концерта, плавно переходящие в Анькину с Сашкой переписку.

Н. М.: Концерт ко Дню медицинского работника – одно из самых важных общелагерных мероприятий первой смены. Отнестись ответственно! Чтобы не получилось, как в прошлом году.

А.: А что было в прошлом году?

С.: «Незнайку» ставили, а Пилюлькин потом всю ночь корвалол пил.

Н. М.: Все будет на моем личном контроле. Врачи – самые важные люди на Земле!

А.: Она что, больная?

С.: Переживает, что в нас пропал дух авантюризма. Мы перестали лазать в окна к женщинам.

К любимым женщинам, Саша. Ты пропустил слово «любимым». Я отложила блокнот, но Анька снова подтолкнула его ко мне локтем:

– Читай-читай, там еще на другой странице.

На другой странице было всего две фразы.

А.: Вы просто в них не пролезаете. Сделаешь для меня большую хорошую глупость?

С.: Я вожатый, и я должен уметь делать большие хорошие глупости.

Анька протянула мне вилку с пельменем:

– Как думаешь, полезет?

Разумеется, Сашка полез, не будь он вожатым первого отряда. Когда Женька решился наконец попробовать развалившийся пельмень, Сережа принес гитару, а мы с Анькой открыли штопором банку паштета «С мясом», в окне вожатской, как прекрасный мираж, возник молодой Делон и постучал лбом в дребезжащее стекло.

С расплющенным носом, стоя одной ногой на козырьке, а другой болтая в воздухе, он цеплялся руками за карниз, требуя немедленно его впустить, иначе он звезданется задом об асфальт. Говорил он с трудом, потому что в зубах сжимал букет ромашек, но то, что он сейчас звезданется, было понятно и без слов.

– Саша! – вскрикнула Анька. – Какие милые ромашки!

– Охота была ноги ломать, – вздохнул Сережа и дернул на себя крякнувшую створку.

Подтянувшись, Сашка схватился за подоконник, перемахнул в вожатскую и оседлал стул со сломанной спинкой. Жара от него исходило больше, чем от кипящего чайника.

– Шикуете, смотрю, – сказал он и протянул Аньке ромашки.

Руки у нее были заняты тарелкой, поэтому он не нашел ничего лучше, как воткнуть букет в стакан с горячим чаем. Оказавшись в кипятке, ромашки вздрогнули и растопырили лепестки.

– Номер готовим, – сказал Сережа.

– Ну и как? – Подбородок уперся в уцелевшую перемычку стула, левая бровь поднялась вверх. На джинсах – белая дорожка из кусочков облупившейся краски: собрал с подоконника, пока перелезал через окно.

Я вытащила из ниши тумбочки белые халаты и надела один из них прямо на сарафан.

– А так. Сереж, «Белую ночь» знаешь? Дай