Резким, грубым движением – но Мария знала, что оно непричинит ей ни малейшего вреда – он развел ее ноги в стороны и закрепил побокам кровати. Скованные за спиной руки, раскинутые бедра, намордник на лице –когда же он наконец проникнет в нее? Разве он не видит, что она готова, что онаизнемогает от желания служить ему, сделать все, что он пожелает, стать егорабыней, домашним животным, неодушевленным предметом?!

– Хочешь, я раздеру тебя пополам? Мария видела –Теренс, приставив ко входу в ее влагалище рукоять хлыста, водит им вверх-вниз.В тот миг, когда он дотронулся до клитора, она окончательно утратила власть надсобой. Она не знала, много ли времени прошло, не представляла, сколько длилосьэто сладостное истязание, когда внезапно случилось то, чего за все эти месяцытак и не могли добиться десятки, сотни мужчин, державших ее в объятиях, –и оргазм настиг и накрыл ее. Вспыхнул свет, Мария почувствовала, что влетает вкакую-то черную дыру – не собственной ли души? – и что острая боль и страхперемешиваются со всепоглощающим наслаждением, которое уносит ее далеко запределы всего виденного и изведанного. Она застонала, закричала, забилась накровати, не замечая, как врезаются ей в запястья стальные браслеты наручников,а в лодыжки – кожаные ремни, неистово задергалась, именно потому что былафактически обездвижена, закричала, как никогда еще в жизни не кричала, именнопотому что намордник глушил ее крик, и никто не мог слышать его. Неотделимое отболи наслаждение длилось, рукоять хлыста прижималась к клитору все сильнее, иоргазм хлынул из всех отверстий ее тела – изо рта, из глаз, из лона, из каждойпоры на коже.

Она лежала почти в беспамятстве, чувствуя, как плавно опускаетсявсе ниже и ниже. Рукоять хлыста исчезла, волосы ее были мокры от обильногопота, и чьи-то ласковые пальцы сняли с ее запястий наручники, отстегнули ремни,стягивавшие щиколотки.

Некоторое время она оставалась неподвижна, в смятении нерешаясь взглянуть на Теренса, потому что стыдилась самой себя, своих криков,своего оргазма. Теренс поглаживал ее по волосам и тоже тяжело дышал – но он неразделил с нею наслаждение и ни на миг не потерял самообладания.

Мария всем своим нагим телом обвилась вокруг этого полностьюодетого мужчины, измученного криками, приказами и постоянным контролированиемситуации. Теперь она не знала, что сказать, как поступить, но чувствовала себятак, словно кто-то надежно оберегал и охранял ее – ибо этот человек, открывшийей неведомую часть ее естества, был ее наставник и защитник. Она заплакала, аТеренс терпеливо ждал.

– Что ты сделал со мной? – сквозь слезы спрашивалаона.

– То, чего ты хотела, чтобы с тобой сделали.

Она подняла на него глаза, сознавая, что отчаянно нуждаетсяв нем.

– Я ни к чему не принуждал тебя, ничего не заставлялделать и ни разу не услышал слово «желтый»; ты сама вверила мне власть надтобой. Никакого насилия, ни грана шантажа – ничего, кроме твоей собственнойволи. И хоть ты была рабыней, а я – твоим господином, власть моя заключаласьлишь в том, чтобы вести тебя по направлению к твоей собственной свободе.

Наручники. Кожаные ремни, захлестнувшие ноги. Намордник.Унижение, которое было острее и сильнее боли. И все равно – он прав! – онаникогда прежде не испытывала такой полной свободы. Никогда прежде не ощущала всебе такой энергии, такой жизненной силы. Даже странно, что человек рядом с нейвыглядит совершенно измученным.

– А ты... достиг оргазма?

– Нет, – отвечал он. – Господин существуетдля того, чтобы навязывать свою волю рабу. Наслаждение раба – радость длягосподина.

Она впервые слышала такое, потому что и в жизни, и в книгахвсе обстоит иначе. Но она пребывала в фантастическом мире, где от нее исходилсвет, а мужчина рядом казался тусклым и погасшим.

– Иди, если хочешь, – сказал он.

– Я не хочу уходить, я хочу понять.

– Нечего тут понимать.

Поднявшись во всей силе и красоте своей наготы, Мариянаполнила два бокала вином, раскурила две сигареты и одну протянула ему –теперь они поменялись ролями: госпожа обслуживала раба в благодарность занаслаждение, которое он ей даровал.

– Сейчас я оденусь и уйду. Но мне хотелось быпоговорить.

– О чем тут говорить? Я этого хотел, и ты былавеликолепна. Я устал, а завтра мне возвращаться в Лондон.

Он вытянулся на кровати и закрыл глаза. Мария не знала,заснул ли он на самом деле или притворяется, да это и не имело значения. Она судовольствием выкурила сигарету, медленно допила свой бокал – все это стоя у окнаи глядя на озеро. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь с того берега видел ее такой –голой, удовлетворенной, уверенной в себе.

Потом оделась и вышла, не попрощавшись и не тревожась о том,что сама себе откроет дверь, ибо не была вполне уверена, что хочет вернутьсясюда.

А Теренс услышал, как хлопнула дверь, выждал некотороевремя, чтобы убедиться – она не вернулась под тем предлогом, что забылачто-нибудь, – и лишь спустя несколько минут поднялся и снова закурил.

«У девочки есть вкус», подумал он. Она сумела выдержатьхлыст, хотя это – самое банальное, самое древнее и самое, пожалуй, невинное извсех видов мучительства. На мгновение ему вспомнилось, как впервые вступил сдругим человеком в эту таинственную связь, возникающую, когда два существахотят приблизиться друг к другу, но могут сделать это не иначе, как причиняядруг другу страдания.

Там, за стенами этого гостиничного номера, миллионысупружеских пар, сами того не зная, ежедневно предаются таинствамсадомазохизма. По утрам мужья отправляются на службу, вечером приходят домой,брюзжат и жалуются, всем недовольны, тиранят жену или сносят ее попреки,чувствуют себя глубоко несчастными – но при этом прочнейшим образом привязаны ксвоему несчастью, не подозревая, что довольно было бы одного движения, короткойфразы «Больше не хочу», чтобы избавиться от его гнета. Теренс испробовал это сосвоей женой, знаменитой английской певицей – он жестоко ревновал ее, устраивалей сцены, днем горстями глотал транквилизаторы, а по вечерам напивался. Оналюбила его и не понимала, почему он так ведет себя; и он ее любил и тоже непонимал, чего ему надо. Казалось, что мучения, которые они причиняют другдругу, совершенно необходимы для их совместной жизни и составляют ее фундамент.

Однажды некий музыкант – Теренс считал его человеком состранностями, поскольку в их экстравагантной среде тот производил впечатлениечересчур нормального – забыл у них в студии книгу. Автора звали Леопольд фонЗахер-Мазох, а называлась она «Венера карающая». Теренс начал перелистывать ее,увлекся, зачитался и обнаружил, что благодаря ей лучше понимает самого себя.