к объединению и эффективным действиям.

Любое обсуждение женщинами расизма должно включать признание и применение гнева. Это обсуждение должно быть прямым и творческим, потому что оно критически важно. Мы не можем позволить нашему страху перед гневом сбить нас с толку или соблазнить нас согласиться на что-то меньшее, чем тяжкий труд по высвобождению честности – мы должны подходить к выбору этой темы и к неразрывно связанному с ней гневу со всей серьезностью, потому что, будьте уверены, наши противники весьма серьезны в своей ненависти к нам и к тому, что мы здесь пытаемся делать.

И пока мы взаимно всматриваемся в наш гнев, хоть это часто и сопряжено с болью – пожалуйста, помните, что не наш гнев заставляет меня напоминать вам запирать двери на ночь и не бродить по улицам Хартфорда в одиночку. Это – ненависть, которая рыщет по этим улицам, это – желание уничтожить всех нас, если мы действительно работаем ради перемен, а не просто забавляемся академической риторикой.

Эта ненависть и наш гнев – совершенно разные вещи. Ненависть – это ярость тех, кто не разделяет наших устремлений, и ее цель – смерть и разрушение. Гнев – это горе от искажений между равными, и его цель – перемены. Но у нас всё меньше времени. С детства мы приучены видеть в любом различии, кроме пола, повод для уничтожения, и для Черных и белых женщин встретиться с гневом друг дружки без отрицания, оцепенения, молчания или вины – уже само по себе еретическая и плодотворная идея. Она подразумевает, что равные встречаются на основе своей общности, чтобы изучить взаимные различия и исправить те искажения, которые создала вокруг наших различий история. Потому что именно эти искажения разделяют нас. И нам стоит задуматься: кому это выгодно?

Женщины Цвета в америке взрослеют в симфонии гнева, в принуждении к молчанию, в отвержении, зная, что если мы выживаем, то это назло миру, уверенному, что мы – недолюди, и ненавидящему само наше существование, когда мы ему не прислуживаем. И я говорю «симфония», а не «какофония», потому что нам пришлось научиться дирижировать своими яростями, чтобы они не разорвали нас на части. Нам пришлось научиться проходить сквозь них и черпать из них стойкость, силу и проницательность для нашей повседневной жизни. Те из нас, кто не усвоили этот трудный урок, не выжили. И часть моего гнева всегда – приношение моим павшим сестрам.

Гнев – адекватная реакция на расистские установки, как и ярость, когда действия, порождаемые этими установками, не меняются. Тех женщин в этом зале, кто боится гнева женщин Цвета больше, чем собственных нерассмотренных расистских установок, я спрашиваю: неужели гнев женщин Цвета опаснее, чем ненависть к женщинам, пронизывающая все области нашей жизни?

Не гнев других женщин уничтожит нас, а наш отказ остановиться, прислушаться к его ритмам, учиться у него, не задерживаться на способе подачи, а обратиться к сути, использовать этот гнев как важный источник обретения силы.

Я не могу скрыть свой гнев ради того, чтобы уберечь вас от вины, обиды или ответного гнева, ведь делать так значило бы оскорбить и опошлить все наши усилия. Вина – не ответ на гнев, это ответ на собственные действия или бездействие. Если она приводит к изменениям, то она может быть полезной, ведь тогда это уже не вина, а начало знания. Но слишком часто вина – лишь синоним бессилия, стремления защищаться, разрушающего взаимодействие; она становится средством для оправдания невежества и поддержания существующего положения вещей, последней защитой неизменности.

У большинства женщин нет инструментов, чтобы подходить к гневу конструктивно. В прошлом группы роста самосознания, преимущественно белые, разрабатывали способы выражения гнева, обычно направленного на мужской мир. И эти группы состояли из белых женщин с общими условиями угнетения. Обычно они не стремились проговорить истинные различия между женщинами, такие как раса, цвет, возраст, класс и сексуальная идентичность. Казалось, в то время не было нужды изучать противоречивость собственного «я» женщины как угнетательницы. Они делали работу по выражению гнева, но почти не уделяли внимания гневу, направленному друг на дружку. Они не разработали инструментов, которые помогли бы справляться с гневом других женщин вместо того, чтобы уклоняться или бежать от него под покровом вины.

Я не нахожу творческого применения чувству вины, ни вашему, ни моему. Вина – лишь еще один способ избежать осознанного действия, потянуть время перед лицом острой необходимости сделать четкий выбор, перед лицом приближающегося шторма, который может и напоить землю, и повалить деревья. Если я говорю с вами в гневе, по крайней мере, я говорю с вами – я не приставила пистолет к вашей голове и не пристрелила вас на улице; я не смотрела на истекающее кровью тело вашей сестры и не спрашивала: «Что же она натворила, чтобы заслужить такое?» Такова была реакция двух белых женщин на рассказ Мэри Черч Террелл[143] о линчевании беременной Черной женщины, после которого ее ребенка вырвали из ее чрева. Это было в 1921 году, и Элис Пол[144] только что отказалась публично поддержать распространение Девятнадцатой поправки на всех женщин, отказавшись поддержать включение женщин Цвета, хотя мы участвовали в борьбе за внесение поправки.

Гнев между женщинами не убьет нас, если мы будем выражать его точно, если будем вникать в содержание того, что говорится, хотя бы с такой же энергией, с какой защищаемся от тона, которым это говорится. Когда мы отворачиваемся от гнева, мы отвергаем понимание, говорим, что примем лишь то, что уже известно, что до смерти знакомо и что не несет рисков. Я попыталась выяснить, в чем польза гнева для меня и в чем его ограничения.

Для женщин, приученных бояться, гнев слишком часто несет угрозу уничтожения. В мужском конструкте грубой силы нам внушили, что наша жизнь зависит от доброй воли патриархальной власти. Гнева других следовало избегать любой ценой, ведь из него нельзя было вынести ничего, кроме боли, суждения, что мы плохие, что мы не справились, не сделали того, что были должны. И если мы принимаем свое бессилие, то, конечно, любой гнев может нас уничтожить.

Но сила женщин – в способности признать творческую энергию различий между нами и противостоять тем искажениям, которые мы унаследовали без нареканий, но исправить которые теперь в нашей власти. Женский гнев может превращать различие в силу через понимание. Ведь гнев между равными рождает перемены, а не разрушение; неудобство и чувство утраты, которые он часто вызывает, не пагубны, они – признак роста.

Мой ответ на