class="a">[135], после чего белая женщина спрашивает: «Планируете ли вы что-то писать о том, как мы можем напрямую работать с нашим гневом? Мне кажется, это очень важно». Я спрашиваю: «Как вы применяете свой гнев?» И спешу отвернуться от ее непонимающего взгляда, прежде чем она пригласит меня поучаствовать в ее уничтожении. Я существую не для того, чтобы чувствовать ее гнев за нее.

Белые женщины начинают изучать свои отношения с Черными женщинами, но часто я слышу, что они хотят размышлять только о «цветных» детишках на дорогах их собственного детства, о любимой няне, о какой-нибудь однокласснице в начальной школе – всё это нежные воспоминания о том, что когда-то было таинственным, интригующим или же нейтральным. Вы избегаете представлений из вашего детства, порожденных хохотом над Растусом и Альфальфой[136], резкого послания, скрытого в носовом платке, который ваша мама стелила на скамейку в парке, потому что на ней только что сидела я, неизгладимых и дегуманизирующих образов Амоса и Энди[137] и смешных историй, которые ваш папа рассказывал вам перед сном.

В 1967 году я везу свою двухлетнюю дочь в тележке для покупок по супермаркету в Истчестере[138], и маленькая белая девочка, проезжая мимо в тележке, которую катит ее мать, радостно восклицает: «Мамочка, смотри, маленькая горничная!» И ваша мать шикает на вас, но не поправляет. И поэтому пятнадцать лет спустя на конференции по расизму эта история всё еще кажется вам смешной. Но я слышу, что ваш смех полон ужаса и неловкости.

Белая исследовательница приветствует выход сборника не-Черных женщин Цвета[139]. «Он дает мне возможность разобраться с расизмом, не сталкиваясь с резкостью Черных женщин», – говорит она мне.

На международном женском культурном мероприятии известная белая американская поэтесса прерывает чтение произведений женщин Цвета, чтобы прочитать собственное стихотворение, а затем убегает на «важную секцию».

Если женщины в академии искренне хотят диалога о расизме, для этого необходимо признать потребности и контексты жизни других женщин. Когда женщина из академии говорит: «Я не могу себе это позволить», – она, скорее всего, имеет в виду, что принимает решение, как потратить имеющиеся деньги. Но когда женщина на социальном пособии говорит: «Я не могу себе это позволить», – она имеет в виду, что выживает на такую сумму денег, которой едва хватало для выживания и в 1972 году, и что ей часто не хватает на еду. Сегодня, в 1981-м, Национальная ассоциация женских исследований организует конференцию, на которой заявляет о стремлении противостоять расизму, но отказывается отменить регистрационный взнос для бедных женщин и женщин Цвета, которые хотят выступать и вести семинары. Это закрыло доступ к участию в этой конференции для многих женщин Цвета – например, Вилметт Браун из группы «Черные женщины за оплату домашнего труда»[140]. Неужели это просто еще один пример того, как академия обсуждает жизнь в своем узком кругу?

Я хочу обратиться к присутствующим здесь белым женщинам, которым знакомы эти установки, но в особенности к моим сестрам Цвета, которые переживают тысячи таких столкновений, – к моим сестрам Цвета, которые, как и я, всё еще дрожат от обуздываемой ярости или которым проявление нашего гнева порой кажется бесполезным или разрушительным (два самых распространенных обвинения) – я хочу обратиться к вам и поговорить о гневе, моем гневе и о том, чему я научилась в путешествиях по его владениям.

Всему можно найти применение / кроме того, что бесполезно / (тебе нужно будет / помнить об этом, когда тебя обвинят в разрушении)[141].

У каждой женщины есть богатый арсенал гнева, который можно направить против угнетения, личного и институционального, породившего этот гнев. Если точно сфокусировать его, он может стать мощным источником энергии и служить прогрессу и переменам. И когда я говорю о переменах, я говорю не просто о смене ролей, или временном ослаблении напряжения, или способности улыбаться и чувствовать себя хорошо. Я говорю о базовом и радикальном изменении тех установок, которые определяют нашу жизнь.

Я видела ситуации, в которых белые женщины, услышав расистское замечание, возмущаются этому, наполняются яростью, но молчат, потому что боятся. Этот невыраженный гнев остается внутри них, как неразорвавшаяся бомба, которую обычно швыряют в первую женщину Цвета, которая заговорит о расизме.

Но когда гнев выражается и переводится в действие в поддержку нашего видения и нашего будущего, это освобождающий и укрепляющий акт прояснения, поскольку именно в этом болезненном процессе перевода мы понимаем, кто, несмотря на серьезные разногласия, наши союзницы, а кто – наши истинные враги.

Гнев заряжен информацией и энергией. Когда я говорю о женщинах Цвета, я имею в виду не только Черных женщин. Если не-Черная женщина Цвета винит меня в том, что я делаю ее невидимой, когда предполагаю, что ее борьба с расизмом ничем не отличается от моей, мне стоит поучиться у нее, чтобы нам обеим не размениваться напрасно на борьбу с истинами, стоящими между нами. Если я сознательно или невольно участвую в угнетении моей сестры и она указывает мне на это, ответить гневом на ее гнев – значит заглушить суть нашего взаимного обмена противодействием. Это растрата энергии. И да, очень трудно стоять и внимать голосу другой женщины, описывающей страдание, которого я не знаю или к которому я приложила руку.

Здесь мы говорим, отстранившись от самых очевидных напоминаний о той борьбе, которую мы ведем как женщины. Это не должно помешать нам увидеть масштабы и сложность сил, выступающих против нас и всего самого человечного вокруг нас. Когда мы как женщины изучаем расизм, мы делаем это не в политическом и социальном вакууме. Мы действуем наперекор системе, в которой расизм и сексизм – основные, устоявшиеся и необходимые способы получения выгоды. Женское противостояние расизму – тема настолько опасная, что, когда местные СМИ пытаются дискредитировать эту конференцию, они выбирают для отвлекающего маневра предоставление жилья лесбиянкам[142] – как будто «Хартфорд Курант» не решается назвать выбранную для обсуждения тему, расизм, лишь бы не стало понятно, что женщины в самом деле пытаются изучать и менять все репрессивные условия нашей жизни.

Мейнстримная система коммуникации не хочет, чтобы женщины, особенно белые, отвечали на расизм. Она хочет, чтобы расизм принимали как неизменную данность в ткани вашего существования, такую же, как вечернее время или простуда.

Итак, мы действуем в условиях противостояния и угрозы, причина которых, определенно, не гнев, лежащий между нами, а та лютая ненависть, что направлена против всех женщин, людей Цвета, лесбиянок и геев, бедных людей – против всех тех, кто стремится изучать обстоятельства своей жизни, сопротивляясь угнетению, стремясь