Под палящим солнцем не покладая рук трудились грязные потныелюди, разгружающие и нагружающие суда на фоне мерцающих бирюзовых водСредиземного моря. Дорогу мне показал низенький плешивый человек, не спускавшийс меня плотоядного взгляда:

— Ты высокая девчонка, — заметил он. — Нокого-кого, а меня это не беспокоит. Мне как раз такие и нравятся.

Он засмеялся, а с ним и его товарищи. Его лицо находилось науровне моей груди. Опустив глаза, я поспешила к указанному кораблю. И какое жея испытала облегчение, когда увидела Кириакоса, проверяющего лини иразговаривающего с рабочими. Я с ним никогда не общалась, но знала, кто егоотец и что ему можно доверять. Увидев меня, он улыбнулся:

— Ты ведь дочь Мартанеса, правда? Лета?

Я кивнула:

— Мне поручили сказать твоему отцу, что груз может бытьготов сегодня вечером, если он торопится.

— Я ему передам. Его сейчас здесь нет.

— Хорошо.

Мы постояли в смущении. Я чувствовала, что краем глаза онрассматривает меня, хотя делает вид, что наблюдает за рабочими. Казалось, онхочет что-то сказать, но не решается, и я собралась уходить.

— Что ж, спасибо. Мне нужно возвращаться.

— Подожди, Лета. — Он протянул руку, как бы желаяудержать меня, но тут же ее отдернул. — Ты… ты же не пойдешь одна?

— Мой отец сказал, что это недалеко. И что мне не стоитопасаться привлечь хоть чей-нибудь интерес.

Кириакос прямо поперхнулся от возмущения.

— Твой отец глупец. Позволь мне проводить тебя. —Он запнулся. — Только не говори своему отцу, что я обозвал его глупцом.

Он обменялся несколькими отрывистыми фразами с одним изсвоих людей и отправился со мной в город. Он был старше меня, лицо его задубелоот моря и солнца. У него были черные спутанные волосы длиной до подбородка, ион был почти — но не совсем — такой же высокий, как я.

— Я видел тебя на свадьбе несколько дней назад, —сказал он, нарушив затянувшееся молчание. — Ты танцевала с другимидевушками. Знаешь… ты очень хорошая.

Комплимент удивил меня.

— Наверное, вино тогда помогло.

— Нет. Вино помогло другим девушкам — а может,помешало. Я не уверен. — Он взглянул на меня, и я чуть не упала, утонув вего темных глазах. — Но ты… у тебя танец исходит изнутри. Музыкаразговаривала с тобой, и ты ее понимала.

— Ты играл на флейте, — вспомнила я, стараясь незалиться краской от его внимания.

— Да.

Казалось, он был рад, что я заметила его. Снова воцариласьтишина. Мы почти дошли до рынка: послышался людской гомон. Кириакосу хотелосьпродолжить разговор:

— Да-а… Я слышал, твоя сестра вышла замуж прошлойвесной.

— Да.

— А ты?

— Я не вышла замуж прошлой весной.

Его губы тронула улыбка:

— А если на следующую весну?

— Ты предлагаешь?

— Просто спрашиваю. Я слышал, как отец говорил…

У рынка мы остановились, и я опять посмотрела ему в глаза.Вокруг нас сновали люди и животные, а на другом конце прохода я видела отца,разговаривающего с торговцем фруктами.

— Знаешь, — резко сказала я, — я тожеслышала, как мой отец говорил это, дескать, они собираются устроить свадьбумежду нашими семьями. Это очень поможет торговле. Но раз уж ты болтаешь обэтом, поговори со своим отцом об одной из моих сестер, а не обо мне.

— Что? Ты не хочешь выйти замуж? — Улыбка егопогасла. — Или у тебя есть другие претенденты?

Я недоуменно уставилась на него:

— Нет, конечно нет. Просто ты не хочешь жениться намне, вот и все.

— Я не хочу?

— Нет. Ты хочешь одну из моих сестер.

— Я?

— Да. Они пониже ростом, полюбезней, посимпатичней — иговорят ласковей.

— А танцевать они умеют?

Я задумалась.

— Нет. Здесь они ужасны.

На губах его снова заиграла застенчивая улыбка:

— Тогда я хочу тебя.

— Ты безумец. Ты не понимаешь, о чем говоришь. Тыничего обо мне не знаешь.

Конечно, в те времена большинство людей почти ничего незнали о своих суженых. Удивляла его убежденность в том, что мы можем бытьвместе.

— Это неважно. Могу только сказать, что это именно ты.Разве ты сама не чувствуешь?

Наши глаза встретились, и я ощутила пробежавшую по телудрожь, словно столкнулась с чем-то, размерами и мощью превосходящим нас обоих.На мгновение я позволила себе представить, что этот мужчина из стольвысокоуважаемой семьи способен мной заинтересоваться. Это было пьянящеечувство, и дело тут не только в девичьей чести. Ощущение рождалось от того, какон смотрел и как говорил со мной, словно я была ровней ему или даже выше поположению. Между нами возникло что-то, влекущее меня к нему, и это менясмущало.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — тихо повторила япересохшими губами.

Его робкая улыбка стала смелее.

— Я знаю достаточно. Я знаю, что ты танцуешь и что тышустрая — слишком шустрая, как считает мой отец. И еще я знаю, что твоей семьезаказан вход в пекарню Лаиса, потому что ты назвала его дочь…

— Это была не моя вина, — быстро вставила я.

Тут нас заметил мой отец. Я помахала ему, и он поманил менянетерпеливым жестом.

— Меня зовет отец.

Кириакос искоса посмотрел в ту сторону и сразу отвернулся.Если я была известна благодаря своему острому языку, то мой отец имел кудаболее грозную репутацию, и как бы ни был влюблен и смел Кириакос, он пока нерешался предстать перед ним.

— Я попрошу моего отца поговорить с твоим.

Шутки в сторону — теперь Кириакос был совершенно серьезен.Но дело не только в этом. Он смотрел на меня так, как никто и никогда прежде.Меня бросило в жар, потом в холод и снова в жар. Я вся трепетала. Я не моглаотвести от него глаз.

— Это не ради торговых дел?

— Нет. Это ради тебя и меня. Ты — именно та.

Я уставилась на него, не находя, вопреки обыкновению, слов.Теперь я была потрясена скорее этим бурлящим во мне сумасшедшим чувством,нежели его нелепым предложением, о котором даже заикаться не следовало безсогласия наших семей. Потом я узнала, чего ему стоил этот разговор. Он не былсклонен к длинным речам и решительным поступкам. Как правило, он мало говорил,выражая свои мысли и чувства взглядами, музыкой, а позже… когда мы поженились,любовными играми.