всё это скрывали от прессы, так что для меня каждый день был своего рода каникулами. Учебно-тренировочный лагерь был похож на «Клуб Г». Неважно, какие номера выкидывали цветные сержанты - всегда был компенсирующий бонус в виде отсутствия папарацци. Там, где не было журналистов, ничто не могло меня ранить на самом деле.

  А потом они меня нашли. Журнались «The Sun» пробрался на територию и начал рыскать повсюду с фальшивой гранатой в руке, что он пытался доказать? Никто не знал. «The Sun» утверждала, что их журналист, этот мнимый фланер, пытался уличить учебно-тренировочный центр в плохой работе службы безопасности, доказать, что принц Гарри находится в опасности.

  Пугает то, что некоторые читатели приняли этот мусор за чистую монету.

  54.

  Каждый день, проснувшись в пять часов утра, мы должны были выпить большую бутылку воды. Бутылка была армейская, из черного пластика, остатки с Бурской войны. У любой жидкости, находившейся внутри, был вкус нового пластика. И мочи. Кроме того, это была теплая моча. Так что, выпив эту бутылку, за несколько минут до утренней пробежки некоторые из нас падали на землю и их рвало этой водой.

  Не важно. На следующий день снова нужно было выпить эту пластиковую воду-мочу из той же бутылки, а после рвоты была пробежка.

  О, пробежка. Мы бегали постоянно. Мы бегали по беговой дорожке. Бегали по дороге. Бегали по густым лесам. Бегали по лугам. Иногда мы бегали с грузом в 40 килограмм на спине, иногда - несли огромное бревно. Мы бегали, бегали и бегали, пока не отключались, и иногда это происходило прямо во время бега. Мы лежали на земле почти без сознания, а ноги продолжали бежать, словно у спящих собак, которые преследуют во сне белку.

  В перерывах между пробежками мы волокли свои туловища по канату, швыряли их на стены или толкали друг на друга. По ночам в наши кости пробиралось что-то большее, чем боль. Это была глубинная пульсирующая дрожь. Чтобы пережить эту дрожь, можно было лишь абстрагироваться от нее, сказать своему мозгу, что эта дрожь - не ты. Разлучить себя с собой. Цветные сержанты говорили, что это - часть Большого плана. Убить свое «я».

  Тогда мы все будем на одной волне. Действительно станем Одним целым.

  Они обещали: когда «Я» перестанет главенствовать, возобладает идея Службы.

  Свой отряд и своя страна - вот всё, что вам нужно знать, кадеты. И этого, черт возьми, достаточно.

  Не знаю, что в связи с этим чувствовали другие кадеты, а я всё понял. Свое «я»? Я был более чем готов сбросить этот мертвый груз. Личность? Забирайте.

  Понимаю, что для человека, привязанного к своему «я» и своей идентичности, это может оказаться тяжелым опытом. Но не для меня. Меня только веселило это ощущение - медленно и неуклонно я уменьшался до своей истинной сущности, всё наносное удалялось, оставалось только жизненно необходимое.

  Немного похоже на жизнь в Тулумбилле. Но еще более концентированно.

  Я воспринимал всё это как огромный подарок от цветных сержантов и от Великобритании.

  Я любил их за это. Вечером, перед отбоем, я мысленно их за это благодарил.

  55.

  По истечении этих пяти недель, после закрытия учебно-тренировочного лагеря, цветные сержанты сбавили обороты. Самую малость. Теперь они не так часто на нас кричали. Они обращались с нами, как с солдатами.

  В таком случае, пришло время узнать о войне. Как воевать и как победить. Были и запутанно-скучные занятия в аудитории. А самый смак - тренировки, во время которых мы изучали различные способы быть убитыми или нет, в зависимости от обстоятельств.

  Это называлось «ХБРЯ». Химическое, биологическое, радиационное, ядерное оружие. Мы тренировались надевать средства индивидуальной защиты, снимать их, мыть и вытирать яд и всякую другую мерзость, которую могут бросить, полить или распылить на нас. Мы рыли бесконечные окопы, надевали противогазы, сворачивались в позе зародыша, снова и снова репетировали «Апокалипсис».

  В один прекрасный день цветные сержанты собрали нас возле здания из красного кирпича, которое превратили в камеру со слезоточивым газом. Нам приказали зайти внутрь, включили газ. Мы сняли противогазы, снова надели, снова сняли. Если не будете делать это быстро, газ проникнет в рот и в легкие. Но всегда делать это быстро не получится - вот в чем проблема, так что в конце концов все наглотались газа. Предполагалось, что эти упражнения связаны с войной, но для меня они были связаны со смертью. Лейтмотивом армейских учений была смерть. Как ее избежать, но также - как встретить ее с открытым забралом.

  Естественным, почти необходимым казалось то, что нас посадили в автобусы и отвезли на военное кладбище Бруквуд, где мы постояли у могил, послушали стихотворение «Павшим».

  Стихотворение было написано еще до ужасных войн двадцатого века, так что ему была присуща некая наивность.

   «Они не состарятся, как стали мы старыми.

  Не тронет их время - ему неподвластны они...».

  Удивительно, насколько наше военное обучение изначально было связано с поэзией. Слава смерти, красота смерти, необходимость смерти - эти концепции вдалбливали нам в голову вместе с навыками избежания смерти. Иногда - недвусмысленно, иногда - наглядно. Каждый раз, когда нас водили в церковь, мы видели высеченную в камне цитату «Dulce et decorum est pro patria mori». .

  Смерть за отечество отрадна и славна.

  Стихи древнеримского поэта в изгнании потом переиначил молодой британский солдат, погибший за родину. Переиначил в ироническом ключе, но нам об этом никто не сказал. На этом камне их, конечно, высекли безо всякой иронии.

  Поэзию я любил не намного больше, чем историю. И психологию. И военную стратегию. Вздрагиваю, вспоминая эти долгие часы, эти тяжелые стулья в Зале Фарадея и в Зале Черчилля, чтение книг и запоминание дат, анализ знаменитых битв, написание эссе о самых эзотерических концепциях военной стратегии. Для меня это были самые сложные испытания в Сандхерсте.

  Будь у меня выбор, я бы провел еще несколько недель в учебно-тренировочном лагере.

  В Зале Черчилля я не раз засыпал.

  - Эй вы там, мистер Уэльс! Вы спите!

  Нам советовали, если хочется спать, подпрыгнуть, чтобы разогнать кровь. Но это был слишком противоречивый совет. Вставая, вы сообщали инструктору, что он или она нагоняет скуку. В каком настроении они будут ставить оценку вашей очередной работе?

  Недели сливались в одно целое. На девятой или десятой недели мы изучали штыковую атаку. Зимнее утро. Поле в Кастельмартене, Уэльс. Цветной сержант включил на полную громкость зубодробительный панк-рок, чтобы поднять наш боевой дух, мы побежали к