— Джессика, — простонал он, обнимая меня и притягивая ксебе. — Давай не будем тратить время на разговоры. Просто наслаждайсямоментом...

Нет уж, теперь условия ставлю я! Не желаю оказаться вдурацком положении. Не поддамся его чарам его опыту... только не в том случае,если он хочет чего-то еще... чего-то, что я не могу ему дать.

Я дотронулась до шрама под челюстью Люциуса.

— Джессика...

— Ты и вправду этого хочешь? — прошептала я.

Он взял мою руку и провел жесткими губами по ладони;

— Чего, Джессика?

— Того, о чем ты говорил в классе?

— В классе? — недоуменно переспросил он.

— Ты хочешь горькой, жестокой, несчастной любви? Тебе насамом деле нужно именно это?

Мои слова будто перерезали невидимую нить между нами.Люциус, не выпуская моей руки, осторожно, но твердо оттолкнул меня и поднялсяна ноги.

— Люциус?

Он мрачно улыбнулся, будто между нами ничего не произошло.

— Время идет, а белье до сих пор не сложено, — саркастическизаметил он и вытащил из груды футболку. — Наследник рода Владеску под давлениемобстоятельств непреодолимой силы готов разобрать белье, однако гладить он небудет никогда!

Я дотронулась до его руки и задала тревожащий меня вопрос,хотя ответа знать не хотела:

— Что происходит между тобой и Фейт?

— Фейт? — переспросил Люциус, отказываясь смотреть мне вглаза.

Я села на край кровати:

— Да. Фейт.

— Она меня интригует, — сознался он.

— Почему? Чем она тебе нравится?

Как будто бы я сама не знала! Люциус Владеску мог сколькоугодно рассуждать о красоте женских изгибов, о кудрях и о важности физическогоприсутствия в мире, но, в конце концов, он, как и любой другой мужчина — каклюбой парень, — западал на худеньких блондинок с плоским животом, маленькойгрудью и тощей задницей, полускрытой дурацкой мини-юбкой.

— Джессика, — раздраженно начал Люциус, — несколько месяцевя пытался выяснить, как ты можешь питать склонность к крестьянину, но так и неполучил удовлетворительного ответа. Наверное, такие вещи объяснению неподдаются.

— Значит, тебе она нравится?

— Я высоко ее оцениваю, — заявил он прямо.

От его признания мне стало нехорошо, хотя ответ не оказалсядля меня неожиданным.

Люциус вздохнул, сел рядом со мной на кровать и уставился встену.

— Что ты имеешь в виду? Почему ты говоришь так, будто пактуже не имеет значения? А как же война?

— Ты сама не веришь ни в пакт, ни в войну.

— Теперь верю.

Люциус проигнорировал мое признание, хотя совсем недавномечтал это услышать.

— Предстоящий рождественский вечер — социально значимоесобытие, так? — с легкой улыбкой осведомился он. — Все ждут его с нетерпением.Туда хотят пойти все девушки. Коротышка вырядится в свой лучший пиджак ипригласит тебя...

— Что касается Джейка... — начала я и осеклась.

Что мне делать с Джейком? С тех самых пор, как я рассказалаМинди о своих сомнениях, я отдалилась от него. И, отвернувшись от Джейка науроке литературы, я знала, что поворачиваюсь спиной к отличному парню. К парню,которому я и вправду нравлюсь. К парню, который не пьет кровь и не можетпохвастаться загадочными шрамами. Но я приняла решение:

— Знаешь, я с Джейком не пойду. Мы вроде как... разошлись.

Люциус пожал Плечами и снова занялся бельем:

— Джессика, поступай так, как лучше для тебя.

— А ты, видимо, будешь делать так, как лучше для тебя, —мрачно проговорила я.

— Это Америка, о чем мне неустанно напоминают на урокахсоциологии, — заметил Люциус. — У всех есть выбор. — Он изобразил руками шкалуизмерения. — Пепси или кока-кола? Гамбургер или чизбургер? Старый приятель илиновый?

— Кстати, а как же Этан? — спросила я. — Они с Фейт ужедавно встречаются.

— Джессика, я только что сказал: у всех есть выбор. У Фейтесть выбор. Этан не имеет на нее права — кольца у нее на пальце я не заметил.

Конечно, у Фейт был выбор — и она выбрала Люциуса. Язаметила это и в спортзале, и на уроке литературы. Я заметила это во времясоревновании, когда она инстинктивно схватила меня за руку, наблюдая завыступлением Люциуса. Я просто не хотела себе в этом признаться. Всепроисходило у меня на глазах, но я предпочла оставаться слепой.

Люциус улыбнулся, и в его глазах мелькнула печаль.

— Джессика, тебе повезло. Ты не живешь в тисках традиций,под тяжестью прошлого. Ты свободна. Ты свободна выбирать не только напиток, нои судьбу. Довольно возбуждающее чувство, правда?

К сожалению, то, что я родилась с этими возможностями, неделало их для меня такими волнующими, как для Люциуса. В тот момент мнехотелось ощутить связь с прошлым. Внезапно я разозлилась на Люциуса:

— Если ты запал на Фейт, то... Что происходит между нами? —Я показала на кожаное кресло, где мы только что сидели, обнявшись, и где Люциусчуть было не поцеловал меня. — Что произошло в эгом кресле, когда ты держалменя в объятиях? Что?

Люциус уронил футболку.

— Это, Джессика, — печально сказал он, — чуть не стало моейошибкой.

Ошибкой? Он и вправду сказал  «ошибкой»?

Я гордо выпрямилась, собрав все свои силы, и хлестнулаЛюциуса Владеску по щеке. Он покачнулся.

Когда я захлопнула дверь, он все еще потирал челюсть.

Глупый румынский кровосос! Ему повезло, что я не оставилановый шрам на теле его величества. Если Люциус Владеску еще раз посмеет такобращаться с Джессикой Пэквуд — с Антаназией Драгомир! — он получит все, чтоему причитается. Как в Национальном банке Румынии.

— Сосредоточься, Джесс. Сосредоточься, — сказала я себе.

Чем больше я пыталась собраться, тем хуже это мне удавалось— я словно ловила в воздухе мыльные пузыри, наполненные бессмысленными цифрамии математическими кодами. Плюсы, минусы и знаки корня хаотически перемешивалисьв мыслях и тут же исчезали.

Каким-то чудом, несмотря на пропуск нескольких занятий, мнеудалось попасть на олимпиаду по математике в Лебаноне, где соревновались лучшиеученики. Никаких ручек. Никаких записей. Только ведущая, которая зачитываетвслух задачи, и десять конкурсантов, каждый из которых пытается ответитьпервым.

Я очень хотела победить. Именно в этой области я моглаблеснуть. Здесь не нужно быть ни красивой, ни блондинкой, ни богатой, как Фейт.