Побродив до вечера по равнодушным холоднымулицам, я набралась смелости и прыгнула под проезжавшие мимо «Жигули». Носудьба решила дать мне последний шанс – за рулем старенькой «копейки» сиделаКатя.

Так я оказалась в ее суматошной, бестолковойсемье. В первый день мне показалось, что вот-вот лопнут барабанные перепонки.Разговаривали тут громко, во всех комнатах орали телевизоры, а по нескончаемымкоридорам носились три собаки – мопсы Ада и Муля, стаффордширская терьерицаРейчел, да прибавьте к ним двух кошек – Семирамиду и Клауса, тройку хомяков ижабу Гертруду. Катя работала хирургом и пропадала сутками на работе, ее старшийсын Сережка служил в рекламном агентстве и с утра до ночи вел какие-топереговоры с клиентами. Его жена Юлечка училась на факультете журналистики иодновременно состояла репортером в газете «Мир женщин». Самый младший членсемьи – одиннадцатилетний Кирюшка тоже оказался занят под завязку – школа,спортивная секция, английский… Питались в этой семье сосисками да пельменями,убирали раз в год, стирали, когда придется… Словом, Кате пришла в голову«гениальная» мысль – нанять меня в прислуги. Более неподходящего человекатрудно было отыскать, я даже не умела зажигать газ.

Неизвестно, что получилось бы из этой дурацкойзатеи, но на следующий день после моего появления в доме Катю похитили, и яоказалась в крайне незавидном положении. Пришлось стать матерью Сереже, Юле,Кирюшке, мопсам, терьерице, кошкам, хомякам и жабе Гертруде.

Не буду описывать все свои злоключения, скажулишь, что в результате я научилась готовить, разговаривать с учителями в школеи ловко обращаться с животными. И, самое главное, мне удалось отыскать Катю, ине где-нибудь, а на чердаке своей собственной дачи в Алябьево. Причем обе мычуть было не погибли, но тут на помощь пришел сотрудник милиции майор Костин.Затаив дыхание, слушали мы его рассказ. Это невероятно, но факт.

Во главе преступников, хотевших убить Катю,стоял мой супруг – Михаил Громов. Он оказался совсем не таким, каким мнепредставлялся. Богатство его было основано не на фирме, торгующей компьютерами,а на маленьком заводике, выпускавшем из пищевой соды и красителя«чудодейственные» витамины якобы американского производства. Но и это не все.Оказывается, моя мамочка перед смертью, боясь, что маленькая и неразумнаятридцатилетняя дочурка не сумеет распорядиться деньгами, оставила лучшему другуотца, Юровскому, собрание картин русских художников, одну из лучших коллекций вРоссии, которую мой папа пополнял всю свою жизнь. Мамочка опасалась, чтонаивная Фросенька не сумеет правильно распорядиться наследством, и Юровскомубыли даны четкие указания: дочь ни о чем не должна знать до сорокалетия. Чтобымуж не считал жену обузой, мамочка велела Юровскому передавать раз в год однуиз картин Михаилу. Тот продавал полотно, и мы безбедно жили, разъезжая нахорошем автомобиле и не экономя на питании. Больше всего Громов боялся, что ястану самостоятельной, начну работать и, не дай бог, уйду от него до того, каксправлю сорокалетний юбилей. Поэтому изо всех сил он старался представить меняумирающей, пичкал таблетками и «заботился» о супруге безмерно. Надо сказать, онпреуспел. Последний год замужества я даже не выходила из дома, боясь заболеть.Михаил только потирал руки. Оставалось совсем недолго до того момента, когдаколлекция окажется у него. Апатичная, безвольная жена совершенно непредставляла ценности полотен коллекции ее отца, и Михаил смог бы распоряжатьсяими по своему усмотрению. Но хорошо задуманную «аферу» сорвала ничего неподозревавшая любовница Громова, которая решила избавиться от соперницы.

Потянув за тонкую ниточку, майор Костинразмотал весь клубок. Громов с подельниками сидит в СИЗО и ждет суда.

Я поселилась у Кати и твердой рукой ведухозяйство. Чтобы навсегда забыть о тихой, забитой, болезненной Ефросинье, ядаже поменяла имя. Правда, сделала это сгоряча, не слишком подумав, простобрякнула первое, что пришло в голову, – Евлампия. Теперь домашние менязовут…

– Лампа, – пнула меня Катя, –ты что, заснула?

Это еще самое приятное прозвище, потому что комне могут обратиться по-другому: Лампец, Лампадель, Лампидудель, Ламповецкий…

– Лампа, – вновь произнеслаКатя, – очнись!

Я вынырнула из пучины воспоминаний и спросила:

– А? Что случилось?

– Ничего, кроме того, что следует решить,кто останется с Юлей, – пояснила Катя, – первые дни ей нельзявставать, и надо установить дежурство.

– Могу до двух, – вызвался Сережка.

– Ладно уж, – махнула ярукой, – езжай по делам, сама справлюсь.

Палата Юлечке и впрямь досталась хорошая.Всего четыре человека. У окна – веселая девятнадцатилетняя Ирочка. Каталась поперилам и сломала ногу. Рядом с ней серьезная, но очень симпатичная Оля. Таиграла в снежки, закидала приятеля, а он шутя бросился на «агрессоршу», неудержался и шлепнулся прямо на нее. Результат – сломанная нога и разбитый нос.Дальше шла кровать Юли, а у самого входа лежала Настя. Ей исполнилось двадцатьпять, но худенькая, светленькая и улыбчивая Настенька казалась моложе. Кстати,ее травма оказалась самой тяжелой – перелом шейки бедра. Вышла за продуктами ивот, пожалуйста, споткнулась на обледеневшем асфальте. Несмотря на то чтодевчонки лежали неподвижно, только Ирочка кое-как ковыляла на костылях, смех впалате не затихал ни на минуту.

Из других палат несло тяжелым запахом мочи ислышались бесконечные стоны. Три четверти отделения составляли старики истарухи, к которым наведывались в лучшем случае по воскресеньям. В 717-й всегдатолпился народ. Возле Иры и Оли суетились родители, друзья и ухажеры, к Настепостоянно приходил муж, заглядывала свекровь. Но, несмотря на то, что и тот, идругая мило здоровались, улыбались и с энтузиазмом ухаживали за Настей, мне онирешительно не нравились. Сама не знаю почему, просто каждый раз в ихприсутствии по моей спине пробегал озноб.

Кстати, сама Настя не слишком радовалась,завидя родственников. Нет, внешне все выглядело абсолютно нормально. Онацеловала мужа, улыбалась, интересовалась домашними новостями, но глаза ееоставались настороженными.

Как-то раз я пришла не слишком удачно, вовремя тихого часа. Все спали, только Настенька занималась странным делом –выливала в судно пакет сока. Увидав меня, она вздрогнула и пояснила:

– Скис, боюсь пить.

– Конечно, – одобрила я, – ненадо есть плохие продукты. Впрочем, тебе столько приносят, что немудрено, еслипортится.

– Да уж, – тихо вздохнулаНастя, – заботятся. Вот еще, пожалуйста, выброси печенку, свекровь вчерапритащила.

Я открыла крышку и понюхала содержимое банки.На вид совсем свежее, даже аппетитное – небольшие кусочки в сметанном соусе икартошка.

– По-моему, это можно съесть…