– Да ладно, – отмахнулсяВолодя, – чего уж там. Через день дежурю. Приходите в приемное отделение,ежели что. Вот еще. Тут санитарки берут пятьдесят рублей в смену, больше недавайте, нечего баловать.

– А зачем им платить? – удивилсяКирюшка.

– Эх, молодо-зелено, – вздохнулпарень и ушел.

Мы сбегали к санитарке, взяли пару одеял,лишнюю подушку и, пообещав Юлечке завтра с утра явиться со всем необходимым,пошли на выход. В коридоре у стен стояло несколько кроватей. На однойбезостановочно стонала старушка.

– Прикройте одеялом…

Сережка накинул на нее кусок застираннойбайки.

– Дай бог тебе здоровья, деточка, –прошептала бабушка и пожаловалась: – Больно мне, ох, тяжко.

– Сейчас сестру позову, – пообещалСережка.

На посту хорошенькая девчонка читала книжку.

– Там женщине в коридоре плохо, –сказал Сергей.

– Угу, – кивнула девчонка.

– Подойди к ней!

– Обязательно, – заверила медсестра,не поднимая глаз.

Мы дошли до выхода и обернулись. Девушка какни в чем не бывало продолжала наслаждаться романом.

– Интересно, а если у человека нетденег? – спросил Сеня. – Тогда как?

– Тогда никак, – вздохнула я.

Утром я, Сережка и Катя стояли в отделении удвери с табличкой «Ординаторская». Кирюшка, несмотря на яростное сопротивление,отправился в школу.

– Неудачно пришли, – вздохнулаКатя, – небось все на операции.

Но тут дверь распахнулась, и выглянул молодоймужчина с приятным добрым лицом.

– Вы ко мне?

– Нам нужен доктор Коза, – сказалая.

– Слушаю вас, Коза Станислав Федорович.

– Очень приятно, коллега, –прощебетала Катюша и вытащила визитную карточку.

– Хирург высшей категории, заведующаяотделением, кандидат медицинских наук Романова Екатерина Андреевна, –прочитал Коза и, окинув взглядом Катюшины сорок пять килограммов, недоверчивоспросил: – Это вы?

– Да, – расцвела ему навстречуКатерина, привыкшая, что больные считают ее медсестрой, – я. А это –Романова Евлампия Андреевна.

Я постаралась улыбнуться как можноприветливее. Надо понравиться этому Козе, все-таки лечащий врач Юленьки.

– Ага, – кивнул хирург, –сестры, понятно.

Пока они с Катей болтали на своем птичьемязыке, обсуждая состояние здоровья Юли, я молча глядела в окно. Вслушиваться неимеет смысла, все равно я не понимаю ни слова. Но Коза ошибся – мы не сестры,просто однофамилицы и почти тезки. Но даже самые близкие родственники несвязаны друг с другом так же крепко, как я и Катюша.

* * *

Мне всегда хотелось иметь брата или сестру, носудьба распорядилась по-иному – я оказалась единственным ребенком у родителей.И отец, и мать полагали, что умрут бездетными, но тут господь явил чудо, и уних родилась дочь. Назвали девочку в честь бабки – Ефросинья.

Мало кого в детстве обожали так, как меня.Мамочка – оперная певица и папа – доктор наук, профессор математики сделаливсе, чтобы дочурка росла счастливой. Меня никогда не ругали за постоянныетройки, тщательно следили за здоровьем, отдали в музыкальную школу по классуарфы, потом в консерваторию.

Даже после смерти папы ничего не изменилось.Мамочка твердой рукой вела меня по жизни, решая сама все назревающие вопросы.Иметь собственное мнение мне не разрешалось.

Я росла тихим, болезненным ребенком и в школуходила нерегулярно – неделю на уроках, месяц в кровати. Подруг у меня никогдане было, самым близким человеком оставалась мама. Я привыкла выкладывать ей всесвои беды и горести. Выслушав меня, мамочка нежно целовала и бормотала:

– Ничего, Фросенька, утро вечерамудреней, не расстраивайся.

Наутро и впрямь получалось, что проблема нестоит выеденного яйца.

Так я и жила, словно хрустальная фигурка,уложенная в бархатную коробочку и укутанная для надежности ватой. Впрочем,жизнь без проблем была мне по душе. Единственная неприятность – арфа. Послеокончания консерватории я начала выступать в концертах, страшно тяготясь рольюарфистки. Но мамочка, мечтавшая увидеть дочь на сцене, была совершенносчастлива, и я не могла ее разочаровать.

Постепенно мой возраст приблизился к тридцатигодам, и мама решила выдать свое сокровище замуж. Нашелся славный жених –Михаил Громов. Кандидат подходил по всем статьям: хорош собой, отличновоспитан, богат, да еще и круглая сирота. Существовало только одно «но». Михаилоказался моложе меня на целых шесть лет. Однако это обстоятельство посчиталинезначительным и сыграли шумную свадьбу.

Через месяц после праздника с чувствомвыполненного долга умерла мамочка. Но моя жизнь не изменилась. Теперь обо мне заботилсямуж. Сначала он предложил мне бросить работу, потом нанял домработницу… Стоиломне чихнуть, как Михаил появлялся с медсестрой… Но, несмотря на такую заботу ирегулярный прием витаминных и иммунных препаратов, я болела постоянно. Плохоездоровье не позволяло мне часто выходить из дома, и дни мои протекалиоднообразно. В основном я валялась на диване с горой детективов. Литература накриминальную тему оказалась единственной отдушиной, и я «проглатывала» все, чтолежало на лотках и прилавках. Иногда в голову закрадывалась мысль осамоубийстве. Казалось, жить мне незачем, да и не для кого. Детей не было, амуж, несмотря на патологическую заботливость, вызывал во мне глухоераздражение. Стоило ему перешагнуть порог квартиры, как у меня начиналась мигрень.Скорей всего, я бы тихо скончалась от тоски и скуки, но вдруг плавное течениежизни нарушилось.

Однажды незнакомая черноволосая девушкапринесла мне видеокассету с запиской: «Ефросинья, смотри одна». Не знаю, почемуя послушалась и, открыв рот, следила за страстной постельной сценой. Главнымгероем действа оказался Михаил, а его партнершей была черноволосая незнакомка.Она же и объяснила мне суть, мило улыбаясь с экрана.

Оказывается, они давно любовники, девицабеременна и требует, чтобы я немедленно дала Михаилу развод. Сам супруг боитсясказать мне правду, опасаясь за мое хилое здоровье.

Пометавшись в ужасе по квартире и поняв, чтоникто мне не сможет помочь, я вылетела за дверь с твердым желанием покончить ссобой. Кассета и записка «В моей смерти прошу никого не винить» остались встоловой.