– Простите, я не знала, в справочномокошке никого…

– То-то и оно, – вздохнуласанитарка, шлепая грязной тряпкой по вонючему линолеуму, – ты пойдешьработать за триста рублей в месяц?

За три сотни целый день разговаривать сродственниками больных?

– Никогда.

– Вот поэтому и в окошке пусто, –ответила нянька и неожиданно подобрела: – Ступай на черную лестницу, девки тамкурят небось!

– Где это?

– Там! – ткнула баба пальцем в дверьс табличкой «Не входить. Служебные, очень злые собаки».

Заметив мои колебания, она прибавила:

– Иди, иди, не бойся, бумажку повесили,чтоб больные не шлялись, а то везде пролезут, покоя не дадут, ироды эфиопские.

Недоумевая, при чем тут Эфиопия, я толкнула дверьи оказалась на маленькой и узкой лестничной площадке. Возле грязного, давно немытого окна, на подоконнике сидели две девчонки в голубых хирургическихпижамах. Между ними стояла набитая окурками железная банка из-под «Нескафе».Девицы были похожи на позитив и негатив. Одна беленькая, румяная, голубоглазая,словно недавно выпеченная булочка, пухлая и аппетитная. Другая – смуглая,черноволосая, с ярким ртом и глазами-маслинами, скорей ржаной сухарик, еслипродолжать кулинарные сравнения.

– Что надо? – окрысилась«булочка». – На секунду отошли.

– Обезболивающие только по распоряжениюврача, – быстро добавила «сухарик».

– Нет, нет, – поспешила я ихуспокоить, – ничего не надо. Скажите только, в какой палате Звягинцева…

– Ты помнишь? – спросила беленькая.

Черненькая пожала плечами.

– Сейчас докурим и посмотрим.

Процесс курения растянулся на полчаса, ямаялась в коридоре, лихорадочно соображая, какой табак может куриться такдолго. Гаванская сигара толщиной в ногу? Кальян? Наконец девчонки выпорхнули, ибеленькая смилостивилась:

– Пошли.

Следующие минут десять она разглядывалакакие-то списки и наконец произнесла:

– Звягинцева Анастасия Валентиновна, 1975года рождения?

Я не знала отчества Насти, но все остальноесовпадало.

– Да.

– Она умерла, – равнодушно оброниламедсестра.

От изумления я чуть не упала.

– Как?

– Подробности у лечащего врача, –поскучнела девица.

– Что же случилось? – недоумевалая, – конечно, перелом шейки бедра дело неприятное, но ведь не смертельное…

– Ничего не знаю, – отрезаладевчонка, – вот придет с конференции Роман Яковлевич и расскажет.

– Кто?

– Минаев Роман Яковлевич, ее лечащийврач, – пояснила собеседница.

– А когда…

– Все у Минаева.

– Когда она умерла?

– Позавчера.

– Господи, – подскочила я наместе, – почему же родственникам не сообщили?

– Вы чего, тетя? – вызверилась«булочка». – Очень даже сообщили. Нам трупы не нужны. Приезжали исвекровь, и муж, супруг даже в обморок упал.

Отказываясь что-либо понимать, я приняласьмерить шагами коридор. Наконец вдали послышались голоса, и появилась группалюдей в голубых, зеленых и белых костюмах.

– Роман Яковлевич, – позвала я.

Молоденький парень в больших очках притормозилна бегу и спросил:

– Вы ко мне?

– Да.

– Слушаю.

– Я относительно Звягинцевой.

Крупные, оттопыренные уши очкарика вспыхнулиогнем, и он пробормотал, опуская глаза:

– Пойдемте в ординаторскую

В довольно большой комнате на письменном столемирно лежали остатки завтрака. Несколько ломтиков колбасы, наломанный батон ипакетик «Липтон».

– Звягинцева скончалась, – совздохом сообщил парень, опускаясь на стул.

Лицо доктора было совсем молодым, большедвадцати ни за что не дашь. Но раз работает в больнице, наверное, закончилинститут.

– Мне уже сказали, – ответилая, – хотелось бы знать, отчего.

– Кто вы, собственно говоря,такая? – выпустил когти Минаев.

– Тетя Насти.

– Все объяснения даны мужу, – сухопояснил врач, – у него и спрашивайте.

Я уставилась на «Гиппократа» в упор. Надо же,небось только начал практиковать, а уж освоил повадки стаи. Но откуда молодомунахалу знать, что моя лучшая и единственная подруга – хирург? Так вот Катюша нераз говорила:

– В больнице главное – не пускать дело насамотек. Уложили в палату и успокоились, дескать, врачи сами все необходимоесделают. Нет, не сделают; надо проявлять бдительность, не стесняться спрашиватьназвания лекарств, требовать консультаций профессора, следить, как выполняютназначения медсестры. К сожалению, сейчас много недобросовестных работников.Если у больного скандальные родственники, побоятся связываться. Они с жалобамипобегут, потом по комиссиям затаскают, еще в суд подадут…

Вздохнув поглубже, я процедила:

– Вот что, любезнейший, извольте датьисчерпывающий ответ на вопрос. Иначе, посмотрев на здешние порядки, яотправлюсь в Минздрав, а следом в суд. Пусть проведут служебное расследование,назначат комиссию да проверят, как вы, с позволения сказать, лечили моюнесчастную племянницу, здоровую во всех смыслах, не считая сломанной ноги.

Уши врача превратились в факелы, и онзабормотал:

– Ничьей вины тут нет, иногда случаетсяподобное, в частности, у лежачих больных…

– Что это было?

– Тромбоэмболия легочной артерии.

– Что? – не удержалась я.

Но Минаев не знал о кончине Ирочки, поэтомурешил, что слушательница просто не поняла мудреный термин, и пустился вобъяснения:

– С каждым может приключиться, вособенности если варикоз наблюдается или свертываемость крови повышена. Правда,у молодых женщин это бывает реже, чаще после климакса. Сгусток крови оторвалсяи закупорил сосуд.

– И ничего нельзя было поделать?

Минаев напрягся.