Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В принципе можно – мгновенную операцию,дело решают минуты, но, как правило, такое удается, если казус произошел вприсутствии доктора, ну, во время обхода или осмотра. А так человек простоперестает дышать, и соседи по палате думают, что он спит. Ваша племянницастрадала тромбофлебитом, муж говорил, постоянно жаловалась на судороги в ногах…Печально, конечно, двадцать пять лет – не возраст для смерти, но, поверьте,никто не виноват, судьба!
– Ничего себе! – пришла я в полноенегодование – Судьба! Да у вас просто отвратительные условия! В 213-й палатебезумное количество больных!
Роман Яковлевич внимательно глянул на меня.
– Кто сказал, что Звягинцева лежала в213-й палате?
– В справочной, – быстро нашлась я.
– Перепутали. Ее место было в 213-й «а»,это платное отделение, и, поверьте, условия – лучше не найти. Для вашейплемянницы сделали все.
– Так уж и все, – фыркнула я. –надо было в Склифе оставить или в ЦИТО перевести…
– Но Звягинцевой ведь требовалосьпсихиатрическое наблюдение, а сделать подобное ни в Склифосовском, ни в НИИтравматологии нельзя, только у нас имеется специальное отделение, одно на всюМоскву. Таких больных в психиатрическую клинику не кладут, там не умеют затравмой ухаживать!
– При чем тут психиатрия? – непоняла я.
Минаев моментально захлопнул рот, потомпроцедил:
– Хороша же вы тетя. Разговор закончен!
– Но…
– Никаких «но», и вообще, предъявитепаспорт!
Пришлось спешно отступать, бормоча под нос:
– Оставила дома.
Перед тем как покинуть больницу, я отловиламедсестру и поинтересовалась:
– Где палата 213 «а»?
– В платном отделении, на пятом этаже.
Да, там открылась иная картина. Ковровыедорожки, телевизоры, ласковый персонал, комнаты на одного, и никакого запахамочи и щей… Но и медсестры, и нянечки, сверкая улыбками, категорическиотказались рассказывать о Насте.
– Сведения о больных только у лечащеговрача, – в голос твердили они.
Я медленно побрела от больницы к метро.Какие-то смутные, неприятные мысли копошились в голове. Кончина молодой и, вобщем, достаточно здоровой женщины выглядела более чем странно. Я провела впалате возле Юли десять дней, приходила утром, уходила вечером и не помню,чтобы Настя жаловалась на судороги. Конечно, у нее отчаянно болелотравмированное бедро, она говорила, что тяжело спать в одной позе, на спине,просила вытряхнуть скопившиеся на простыне крошки, поправить подушки. Частенькомучилась головной болью, но судороги? Не слышала ни разу. И потом, пару раз, ненайдя нянечку, я подавала ей судно. Настенька лежала в коротенькой рубашечке допупа, и хорошенькие стройные, длинные ножки оказывались на виду, когдаоткидывалось одеяло. Конечно, правая, сломанная, нога выглядела не лучшимобразом, распухшая и больная, но никаких уродливо выступающих вен и синих«узлов» я не заметила.
И потом, какое нелепое поведениеродственников! Может, у них обоих шок от происшедшего, и муж, и свекровь непонимают, что говорят? Не хотели сообщить о кончине Насти постороннемучеловеку? Почему? Это секрет? И что лежит в банковской ячейке?
Потолкавшись бесцельно между аптечным киоскоми газетным ларьком, я приняла решение и отправилась в «Мапо-банк».
Все-таки странное название для финансовогоучреждения, напоминает «Маппет-шоу», но с виду здание выглядело солидно.Небольшой дом, выкрашенный розовой краской, вход во двор закрывает калитка. Яткнула пальцем в кнопку.
– Изложите цель визита, – прогремелиз динамика металлический голос.
Очень забавно. Найдется ли в целом свете хотьодин налетчик, честно отвечающий на подобный вопрос:
– Хочу ограбить ваше деньгохранилище.
С языка уже был готов сорваться этот ответ, ноя взяла себя в руки и сухо сообщила:
– Я здесь абонировала ячейку.
Замок щелкнул, ажурная калитка отворилась, япересекла крохотный дворик и вошла внутрь. В холле маялся чудовищно толстыйохранник. Интересно, как подобному экземпляру удалось устроиться на работусекьюрити? Да он и двух шагов не пробежит, задохнется. Впрочем, вдруг он меткостреляет, с двух рук, по-македонски.
Ничего не подозревавший о моих мыслях мужиквелел:
– Посидите, сейчас придут.
Спустя минут пять вышел стройный парень вбезукоризненном костюме и с папкой в руках и спросил:
– Вы в ячейку?
Я кивнула, и мы пошли налево. В небольшойкомнате в стене были сделаны железные ящики.
– Номер? – спросил служащий.
Я растерялась.
– Не помню.
– Не беда, – успокоил парень, –покажите ключик. Ага, пятьдесят вторая.
Он раскрыл папку и вытащил какой-то листок.
– Что это? – не утерпела я.
– Договор об абонировании ячейки.
– Зачем?
Клерк глянул на меня и спокойно пояснил:
– Сейчас проверим, кто имеет доступ ксодержимому.
– Разве ключа не достаточно?
– Нет. Впрочем…
– Что?
– В договоре указано – доступ имеетЗвягинцева Анастасия Валентиновна или любой человек, имеющий ключ. Странно, какправило, так не делают, но такова воля клиента, и я не имею права чинитьпрепятствий. Открывайте, проверяйте содержимое, потом позовете меня, я подождув приемной.
И он быстро вышел. Я отыскала дверку с цифрой«52», ключик легко повернулся в скважине, открылась небольшая темная ниша. Вглубине белела коробочка. Я вытащила на свет картонку, оказавшуюся упаковкой оттонометра, открыла и ахнула. Вся внутренность была забита стодолларовымибумажками, внизу, под купюрами, оказался конверт. Четким, ясным почерком, безвсяких кренделей и завитушек был написан адрес: улица Мирославская, домвосемнадцать, Рагозину Николаю Федоровичу.