Иногда по ночам, когда она валялась в кровати, засыпая, в ееголове мелькали странные образы, проносясь, как кометы по небу. Чаще всегопредставлялся кулак мужа, огромный кулак с кровью, засохшей на костяшкахпальцев и размазанной на выпуклом золоте кольца, полученном им вместе сдипломом об окончании Полицейской академии. Иногда по утрам она обнаруживалаотпечатки выгравированных на кольце слов «Служба, верность, общество» у себя наживоте или на нежной коже груди. Они напоминали синий штамп службы санитарногонадзора, который часто можно увидеть в магазине на кусках свинины или вырезке.

Когда возникали эти образы, она всегда пребывала на граниотключения сознания, расслабленная и обмякшая. Потом перед закрытыми глазамипоявлялся приближающийся кулак, и она, вздрагивая, просыпалась и лежала, дрожа,в темноте рядом с мужем, надеясь, что он спит, что не повернется и не удариткулаком в живот или бедро за то, что его потревожила.

Она погрузилась в ад в восемнадцатилетнем возрасте ипробудилась от кошмарного сна через месяц после своего тридцать второго днярождения, спустя почти полжизни. А пробудила ее одна-единственная капля кровиразмером с десятицентовую монетку.

Она заметила ее, когда застилала постель. Капля находилась вверхней части пододеяльника, совсем рядом от того места, где лежит подушка,когда кровать застелена. Собственно, она могла легко передвинуть подушку нанесколько дюймов влево и накрыть каплю, которая высохла до отвратительноготемно-бордового цвета. Она увидела, как легко это было бы сделать, и намгновение ощутила соблазн поступить именно так, в основном из-за того, что немогла поменять пододеяльник: чистых белых комплектов постельного белья у нее неосталось, а если заменит белый пододеяльник, на котором красовалось высохшеепятно крови, на пододеяльник с цветочным узором, придется менять и простыню.Иначе он, скорее всего, разозлится.

«Нет, вы только посмотрите, — представила она его реплику. —Проклятое белье даже не сочетается по цвету — сверху в цветочек, снизу белое.Господи, ну почему ты такая ленивая? Подойди ко мне поближе, я хочу поговоритьс тобой».

Она стояла у своей половины кровати в столбе яркоговесеннего солнечного света, ленивая неряшливая женщина средних лет, котораяпроводила дни напролет, вылизывая маленький дом до блеска (единственныйразмазанный в уголке зеркала в ванной отпечаток пальца мог привести к побоям) иломая голову над тем, что приготовить ему на ужин, — стояла у кровати исмотрела на крошечную капельку крови на пододеяльнике, и ее лицо настолькообмякло и помертвело, что посторонний счел бы умственно неполноценной.

«Черт возьми, — подумала она, — мне казалось, чтокровотечения из носа прекратились. Я была уверена, что они прекратились».

Муж не часто бил ее по лицу, для этого он был слишком умен.Мордобой — нечто из репертуара пьяных придурков, которых он арестовал,наверное, несколько сотен за свою карьеру полицейского, а потом городскогодетектива. Если вы начинаете бить кого-то — жену, например, — в лицо слишкомчасто, через некоторое время побасенки о падении с лестницы или столкновении сдверью ванной комнаты в середине ночи, или валявшихся в траве за домом грабляхперестают срабатывать. Люди понимают. Люди говорят. И, в конце концов, у васвозникают неприятности, даже если женщина держит язык за зубами, потому чтовремена, когда никто посторонний не смел совать нос в ваши личные дела, давнопрошли.

Но ничто из подобных рассуждений, однако, не могло остудитьего взрывной темперамент. Характер у Нормана был плохой, очень плохой, и подчасон срывался. Именно это и случилось накануне вечером, когда она принесла второйстакан чая со льдом и случайно пролила немного ему на руку. Короткий замах, икровь из носа полилась, как фонтан из дырявой водопроводной трубы. Он даже неуспел понять, что ударил ее. Кровь залила ей рот и подбородок, и она увиделаотвращение на его лице, которое затем сменилось выражением озабоченности: чтоесли нос сломан? Это будет означать еще один поход в больницу. На миг ейпоказалось, что ее ожидает очередное безжалостное избиение, одно из тех, послекоторых она забивается в угол, задыхаясь и корчась от боли, и пытается набратьв легкие достаточное количество воздуха, чтобы стошнило. В подол собственногоплатья. Всегда в фартук или в подол. В этом доме нельзя плакать, здесь нельзявыражать несогласие, и уж, конечно, ни в коем случае не позволяется пачкать полрвотой или чем-нибудь другим— то есть в том случае, если вы хотите сохранитьголову на плечах.

Затем его острое, никогда не дремлющее чувствосамосохранения взяло верх, он принес ей горсть ледяных кубиков, завернутых вкухонное полотенце, и увел в гостиную, где она улеглась на кушетку, прижавимпровизированную ледяную примочку между слезящимися глазами. Он сказал ей, чтоименно сюда нужно прикладывать лед, чтобы нос не распухал, и если необходимосрочно остановить кровь. Разумеется, больше всего его беспокоило первое. Завтраей предстояло выйти в город за продуктами, а распухший нос — это не синяк подглазом, который можно прикрыть большими солнцезащитными очками.

Он вернулся к ужину — отваренному на пару люциану с жареныммолодым картофелем.

Как показал короткий взгляд в зеркало сегодняшним утром, носдействительно почти не распух (он уже подверг ее тщательному осмотру, послечего равнодушным кивком выпроводил из комнаты, допил чашку кофе и уехал наработу), а кровотечение прекратилось минут через пятнадцать после того, как приложилалед, она была уверена, что кровотечение прекратилось. Но где-то в серединеночи, пока спала, одна-единственная предательская капелька крови выползла из ееноса и оставила это пятнышко, которое означало, что придется снимать белье,застеленное только вчера, и заменять его новым, несмотря на ноющую боль вспине. В такие дни спина всегда болела, даже небольшие наклоны давались струдом, даже легкие предметы превращались в неподъемный груз. Спина являласьодной из его любимых точек. В отличие от того, что он называл «мордобоем», битького-то в спину не опасно, в том случае, разумеется, если тот, кого бьют, умеетдержать язык за зубами. Норман обрабатывал ее почки четырнадцать лет, и следыкрови, которые она все чаще и чаще обнаруживала в моче, перестали удивлять илибеспокоить ее. Они превратились всего лишь еще в одну неотъемлемую составнуючасть замужества, не более. Наверное, миллионам женщин приходится гораздо хуже.Тысячам в одном только их городе. Так, во всяком случае, считала она донастоящего момента.

Она глядела на капельку крови на пододеяльнике, чувствуя,как в голове начинает пульсировать непривычное озлобление, чувствуя что-то еще,легкое иголочно-булавочное покалывание кожи, не осознавая, что такие ощущенияиспытывает человек, пробудившийся после долгого сна.

У ее половины кровати стояло кресло-качалка из гнутогодерева. Она почему-то всегда называла его в мыслях креслом Винни-Пуха, не зная,откуда взялось это название. Она отступила на шаг назад, к креслу, не сводяглаз с крошечного пятнышка крови, испачкавшей белоснежный пододеяльник, и села.Просидела в кресле Виини-Пуха минут пять и вдруг подпрыгнула от нарушившеготишину в комнате голоса, не сообразив, что это ее же собственный голос.