— Да, и надеюсь…

Фельдкурат вздохнул.

— Человек часто попадает в такое положение когда емуостаётся только надеяться. О, как красиво звучит слово «надейся» из тоготрилистника, который возносит человека над хаосом жизни: вера, надежда; любовь…

— Я надеюсь, господин фельдкурат, что сумма…

— Безусловно, многоуважаемый, — перебил егофельдкурат. Могу ещё раз повторить, что слово «надеюсь» придаёт человеку силы вего житейской борьбе. Не теряйте надежды и вы. Как прекрасно иметь свой идеал,быть невинным, чистым созданием, который даёт деньги под векселя, надеясьсвоевременно получить их обратно. Надеяться, постоянно надеяться, что я заплачувам тысячу двести крон, когда у меня в кармане нет даже сотни…

— В таком случае, вы… — заикаясь, пролепеталгость.

— Да, в таком случае я, — ответил фельдкурат.

Лицо гостя опять приняло упрямое и злобное выражение.

— Сударь, это мошенничество, — сказал он, вставая.

— Успокойтесь, уважаемый!

— Это мошенничество! — закричал упрямыйгость. — Вы злоупотребили моим доверием!

— Сударь, — сказал фальдкурат, — вамбезусловно будет полезна перемена воздуха. Здесь слишком душно… Швейк! —крикнул он. — Этому господину необходимо подышать свежим воздухом.

— Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, —донеслось из кухни, — один раз я его уже выставлял.

— Повторить! — скомандовал фельдкурат, и командабыла исполнена быстро, стремительно и чётко.

Вернувшись с лестницы, Швейк сказал:

— Хорошо, что мы отделались от него, прежде чем онначал буянить… В Малешицах жил один шинкарь, большой начётчик. У него на всеслучаи жизни были готовы изречения из священного писания. Когда ему приходилосьстегать кого-нибудь плетью, он всегда приговаривал: «Кто жалеет розги, тотненавидит сына своего, а кто его любит, то вовремя наказует его. Я тебе покажу,как драться у меня в шинке!»

— Вот видите, Швейк, что постигает тех, кто не чтитсвященника, — улыбнулся фельдкурат. — Святой Иоанн Златоуст сказал:«Кто чтит пастыря своего, тот чтит Христа во пастыре своём. Кто обижаетпастыря, тот обижает господа, его же представителем пастырь есть…» Кзавтрашнему дню нам нужно хорошенько подготовиться. Сделайте яичницу светчиной, сварите пунш-бордо, а потом мы посвятим себя размышлениям, ибо, каксказано в вечерней молитве, «милостью божьей предотвращены все козни враговпротив дома сего».

На свете существуют стойкие люди. К ним принадлежал и муж,дважды выброшенный из квартиры фельдкурата. Как только приготовили ужин, кто-топозвонил. Швейк пошёл открыть, вскоре вернулся и доложил.

— Опять он тут, господин фельдкурат. Я его пока чтозапер в ванной комнате, чтобы мы могли спокойно поужинать.

— Нехорошо вы поступаете, Швейк, — сказалфельдкурат. — Гость в дом — бог в дом. В старые времена на пирахшутов-уродов заставляли увеселять пирующих. Приведите-ка его сюда, пусть он наспозабавит.

Через минуту Швейк вернулся с настойчивым господином.Господин глядел мрачно.

— Присаживайтесь, — ласково предложилфельдкурат. — Мы как раз кончаем ужинать. Только что ели омара и лососину,а теперь перешли к яичнице с ветчиной. Почему не кутнуть, когда на свете естьлюди, одалживающие нам деньги?

— Надеюсь, я здесь не для шуток, — сказал мрачныйгосподин. — Я здесь сегодня уже в третий раз. Надеюсь, что теперь всёвыяснится.

— Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, —заметил Швейк, вот ведь гидра! Совсем как Боушек из Либени. Восемнадцать раз заодин вечер его выкидывали из пивной «Экснер», и каждый раз он возвращался —дескать, «забыл трубку». Он лез в окна, двери, через кухню, через забор втрактир, через погреб к стойке, где отпускают пиво, и, наверно, спустился бы подымовой трубе, если б его не сняли с крыши пожарные. Такой был настойчивый, чтомог бы стать министром или депутатом! Вложили ему как следует!

Настойчивый господин, словно не внимая тому, о чём говорят,упрямо повторил:

— Я хочу окончательно выяснить наши дела и прошу менявыслушать.

— Это вам разрешается, — сказал фельдкурат. —Говорите, уважаемый. Говорите, сколько вам угодно, а мы пока продолжимпиршество. Надеюсь, это не помешает вам рассказывать? Швейк, подавайте на стол!

— Как вам известно, — начал настойчивыйгосподин, — в настоящее время свирепствует война. Я одолжил вам эту суммудо войны, и если бы не война, то не стал бы настаивать на уплате. Но я приобрёлпечальный опыт.

Он вынул из кармана записную книжку и продолжал:

— У меня всё записано. Поручик Яната был мне долженсемьсот крон и, несмотря на это, осмелился погибнуть в битве на Дрине.Подпоручик Прашек попал в плен на русском фронте, а он мне должен две тысячикрон. Капитан Вихтерле, будучи должен мне такую же сумму, позволил себе бытьубитым собственными солдатами под Равой Русской. Поручик Махек попал в Сербии вплен, а он остался мне должен полторы тысячи крон. И таких у меня в книжкемного. Один погибает на Карпатах с моим неоплаченным векселем, другой попадаетв плен, третий как назло тонет в Сербии, а четвёртый умирает в госпитале вВенгрии. Теперь вы понимаете мои опасения. Эта война меня погубит, если я небуду энергичным и неумолимым. Вы возразите мне, мол, фельдкурату никакаяопасность не грозит. Так посмотрите!

Он сунул Кацу под нос свою записную книжку.

— Видите: фельдкурат Матиаш умер неделю тому назад взаразном госпитале в Брио. Хоть волосы на себе рви! Не заплатил мне тысячувосемьсот крон и идёт в холерный барак соборовать умирающего, до которого емунет никакого дела!

— Это его долг, милый человек, — сказалфельдкурат. — Я тоже завтра пойду соборовать.

— И тоже в холерный барак, — заметил Швейк. —Вы можете пойти с нами, чтобы воочию убедиться, что значит жертвовать собой.

— Господин фельдкурат, — продолжал настойчивыйгосподин, — поверьте, я в отчаянном положении! Разве война существует длятого, чтобы спровадить на тот свет всех моих должников?

— Вот когда вас призовут на военную службу и выпопадёте на фронт, — заметил Швейк, — мы с господином фельдкуратомотслужим мессу, чтобы, по божьему соизволению, вас разорвало первым жеснарядом.

— Сударь, у меня к вам серьёзное дело, —настаивала гидра, обращаясь к фельдкурату. — Я требую, чтобы ваш слуга невмешивался в наши дела и дал нам возможность теперь же их закончить.