И я точно знаю, что мамуля ему поверит безоговорочно, а мнеустроит развеселую жизнь. А ссориться с мамулей сейчас я не в состоянии – нервынатянуты до предела из‑за беспокойства за Мишку.

Воровато оглянувшись, я спрятала билетик в карман халата,решив придержать доказательство двуличности Петра Ильича до более подходящегослучая.

За завтраком мамуля выглядела озабоченной.

– Петр Ильич нездоров, – сообщила она таким тоном,каким, наверное, придворные сообщали о недугах высочайших особ, –постарайся не шуметь, у него очень болит голова.

Я пожала плечами: шуметь я и вовсе не собиралась, асобиралась уйти из дома через полчаса после мамули.

Мамуля ушла, Петр Ильич из своей комнаты так и не выходил ине подавал никаких признаков жизни, а я спохватилась, что забыла поговорить смамулей о тряпках. Дело в том, что вчера вечером Кап Капыч дал мне дельныйсовет.

– Александра, – сказал он, отведя меня всторонку, – тебе нужно сменить имидж.

– Чего‑чего? – возмутилась я сходу. –Мишка в больнице в тяжелом состоянии, а ты предлагаешь мне думать о тряпках?

– И о косметике, – очень серьезно подтвердил КапКапыч. – Ты пойми, девочка, – продолжал он помягче, – это оченьсерьезно. Ведь вы с Михаилом работали над этим делом вместе, стало быть, тебятоже могли срисовать…

– Кто? – задала я глупейший вопрос.

– Злоумышленники, – терпеливо объяснилПетя, – те, кто устроили аварию Мишке.

– Если они хотели заткнуть мне рот, то ужеопоздали, – завелась я, – потому что «бомба» уже напечатана!

Но, как видно, не зря Кап Капыч столько времени давал советыженщинам на своей дамской страничке. Ночью я обдумала его предложение и пришлак выводу, что он прав: мне надо изменить внешность. Допустим, меня тоже захотятубить. И будут ждать, когда из парадной выйдет незаметная тихоня в джинсах ипростенькой курточке. А вместо этого наденем что‑нибудь экстравагантное испокойно пойдем, как человек, которому некого бояться и нечего скрывать.

Но мамуля заморочила мне голову своим сердечным другом, такчто я забыла спросить разрешения воспользоваться ее гардеробчиком. Ну забыла иладно – возьмем без разрешения…

Я долго рылась по шкафам и наконец остановила свой выбор накоротеньком пальтеце из искусственного меха цвета жирафа и высоких черныхсапогах. Накрасилась поярче, голову повязала черным шелковым платком – честноеслово, родная мать узнала бы меня с трудом!

Затянув пальтишко поясом потуже – с талией у мамули было всев полном порядке, – я хотела постучать к Петру Ильичу и спросить, не нужноли чего‑нибудь, но вспомнила мамулину просьбу не шуметь, еще раз пожалаплечами и вышла из квартиры.

Леопольдовна в кухне смотрела сериал и не вышла меняпроводить.

Не успела я далеко отойти от нашего подъезда, какподвернулся каблук на мамулином шикарном сапоге. Очевидно, таким образом онвыражал свое возмущение сменой хозяйки. Чертыхнувшись, я пропрыгала на однойноге в сторону от дорожки, прислонилась к стене и сняла сапог, чтобыразобраться в масштабах трагедии. Каблук, в общем‑то, держался, толькоходить нужно было осторожнее. Я усмехнулась: мамуля‑то умеет заставитьвещи служить ей с радостью, чего не скажешь обо мне. Но… в жизни всегда естьместо подвигу! Я решила, что укрощу проклятые сапоги, чего бы мне это нестоило.

Вдруг снова хлопнула дверь нашей парадной. Я оглянулась иувидела, что из нее вышел Петр Ильич собственной персоной. Вид он имелсовершенно здоровый, бодрый и энергичный, только воровато оглядывался. Так‑так,стало быть, опять врет. Никакая голова у него не болит, вон, как припустил.

Меня удачно скрыл густой куст барбариса (осенью я ничего неимею против этого куста, он ведь не цветет), и престарелый конспиратор меня незаметил. Он решительно направился к остановке троллейбуса, и я, забыв окапризном каблуке, захромала следом: его поведение вконец меня заинтриговало,да еще и найденный утром билет усугублял таинственность происходящего.

Маскируясь за прохожими и кустами, я подобралась к остановкекак раз вовремя: Петр Ильич не по годам ловко впрыгнул в троллейбус с переднейплощадки. Я юркнула в заднюю дверь, постаравшись смешаться с толпой и непопасться ему на глаза, и в то же время следя за выходами, чтобы не упуститьсвой «объект».

Никогда не думала, что наружное наблюдение – это такаятяжелая работа.

Я вертелась в толпе как уж на сковородке, стараясь непокидать свой наблюдательный пункт, и окружающим такое поведение явнодействовало на нервы. Кроме того, женщин раздражало мамулино пальто изискусственного меха цвета жирафа. Какая‑то тетка нарочно наступила мне наногу. Я оглянулась и посмотрела в ее поросячьи глазки. Тетка их не отвела, но изаорать что‑то хамское все же не решилась. Ужасно хотелось наступить ей вответ, но я боялась скандала. Было очень важно не упустить Петра Ильича,поэтому я проглотила все слова, которые хотела сказать свинской тетке, иотвернулась. Петр Ильич, присевший было на переднее сиденье, вскочил через двеостановки, чтобы уступить место старухе в доисторической шляпке с вуалью.Старуха поблагодарила его скрипучим голосом, а когда села, все увидели, что нашляпке у нее кроме вуали располагается искусственная птичка с чуть тронутымимолью перышками.

Я забеспокоилась, не надумал ли мой «объект» выходить, истала проталкиваться ближе к двери, что вызвало новую бурю негодования состороны пассажиров. Краснорожий мужик, пахнущий застарелым перегаром, облапилменя мимоходом, инвалид, у которого, на первый взгляд, наличествовали все частитела, двинул палкой под коленку. Черт занес этого Петра Ильича в троллейбус!Сама я из общественного транспорта терплю только метро, а из наземных способовпередвижения предпочитаю маршрутку.

К счастью, ехать пришлось не слишком долго, не большедвадцати минут, и наконец «объект» выбрался на тротуар.

Активно работая локтями, я выскользнула следом. Самымсложным при этом было остаться незамеченной. Хоть я и изменила внешний вид,глаз у Петра Ильича, несомненно, был наметан, так что следовало соблюдатьосторожность. Я нырнула за плечистого пятидесятилетнего дядьку, который посмотрелна меня как на сумасшедшую. Я была, в общем‑то, почти согласна снезнакомым прохожим. Что делаю я, нормальная взрослая женщина, на этой улице?Преследую мамулиного гостя. Кому и что я хочу доказать? Что я могу сейчасувидеть и узнать? Вряд ли с утра пораньше он направился на свидание с дамой,скорее всего, какие‑нибудь дела… Да, но зачем он наврал мамуле, чтоникуда сегодня не пойдет? Наверное, она тащила его куда‑то, а у негодела… Но все равно, это не повод для того, чтобы следить за ним. Вместо того,чтобы заниматься таким малопочтенным делом, мне следовало поговорить по душам смамулей, расспросить ее хорошенько, кто же такой этот таинственный Петр Ильич,зачем он приехал и долго ли намерен ошиваться у нас в квартире. Но, странноедело, после его приезда мне ни разу не представилось удобного случая. Либо онибыли вместе, и мамуля суетилась вокруг своего Петеньки, стремясь обеспечить емумаксимальный комфорт, либо их не было, и я использовала это время для того,чтобы поработать. Надо сказать, что в последнее время я сама избегала каких‑либоразговоров. Я была зла на себя за то, что пошла на поводу у них с мамулей ипозволила уговорить себя ввязаться в историю с «Домовенком». Если бы я сказалатогда твердое «нет»… Хотя нужно знать мою мамулю, она бы не отстала. Но все‑таки,если бы я нашла в себе силы отказаться, Мишка Котенкин не лежал бы сейчас впалате реанимации, опутанный проводами, Мишкина жизнь на моей совести, и еслиона прервется, я никогда себе этого не прощу…