Я закрыла все краны на плите, распахнула все оставшиеся окнаи немного переждала, наполовину высунувшись на улицу, пока атмосфера в квартирене стала пригодной для жизни. Только тогда я наконец смогла подойти к телу,лежавшему возле холодильника.

Даже моих более чем скромных познаний в медицине хватило,чтобы понять: Лика (а в том, что это именно она, я не сомневалась) быластопроцентно мертва. Пульс не прощупывался, остекленевшие широко открытые глазазадернуты бессмысленной мертвой поволокой, а когда я вгляделась в ее шею, тоувидела, что она перехвачена тонкой ярко‑красной бороздкой от проволоки,струны или шелкового шнурка. Кажется, эта полоска называется странгуляционнойбороздой, но одно было совершенно ясно: Лику убили, и убили незадолго до моегоприхода.

Не совсем понятно было, для чего убийца открыл газ: ведьЛика была уже мертва, он ее задушил. Может быть, он рассчитывал, что газ вквартире взорвется от случайной искры и взрыв уничтожит все следы преступления?

Я могла только гадать о его мотивах.

Квартира окончательно проветрилась, и стало даже холодно. Язакрыла окна и задумалась, что же мне теперь делать. Первым побуждением быловызвать милицию и «скорую помощь», чтобы за дело взялись профессионалы… нопотом я представила, как меня будут допрашивать, выяснять, каким образом япопала в Ликину квартиру и что здесь делаю… Придется сообщить им о полученнойкассете. Приедут посторонние замотанные люди из местного районного отделениямилиции, возможно, они никогда не слышали о моем существовании – не все жечитают газеты. Сначала они ничего не поймут, а когда хоть немного разберутся вситуации, наложат запрет на всякие публикации по поводу этого убийства, как ониналожили запрет на информацию по делу Антонова. Меня, как это часто бывает втаких случаях, объявят подозреваемой – просто за неимением других кандидатур. Ая даже не смогу сослаться на Ираидиного подполковника, потому что не знаю егофамилии и не успела с ним познакомиться, да и кто я ему, собственно? К тому жеубитой девушке уже ничем не поможешь…

Короче, я решила уносить отсюда ноги и, прежде чем что‑топредпринимать, посоветоваться с Главным.

Я осторожно приоткрыла дверь на лестницу и высунула голову.На площадке все было спокойно. Надеяться, что старуха‑соседка не толькоглуха, как пень, но еще и плохо видит, было с моей стороны опрометчиво, но ярешила махнуть на все рукой и бежать из Ликиной квартиры как можно скорее.

На лестнице никто мне не встретился, и, уже сидя вмаршрутке, я подумала, что в сложившейся ситуации веду себя совершенно спокойно.В самом деле, я не упала в обморок при виде Ликиного трупа, не завизжала, невпала в ступор. И сейчас меня не трясет, не хочется зареветь, побежать к маме иуткнуться в ее колени, или наоборот – напиться до бесчувствия и проснутьсятолько утром, когда из всех мыслей останется в голове только одна: где бы взятьтаблетку от головной боли. Неужели я приспособилась, и теперь трупы,появляющиеся рядом, перестали меня волновать? Человек, как известно, привыкаетко всему… Но что это за жизнь такая настала…

В редакции, не заходя к себе, чтобы не перехватила Гюрза, яотправилась прямо в кабинет Главного на четвертом этаже. Его фотомодель,устроившись в кресле, делала сразу три дела: ворковала с кем‑то потелефону, слушала музыку и подпиливала ногти. Я сделала несколько решительныхшагов по кабинету, одной рукой сорвала с ее головы наушники, а другой оторвалаот уха телефонную трубку, после чего, не дав секретарше опомниться, сообщила,что если она немедленно не даст мне номер, по которому я смогу поговорить с ВиталиемАндреевичем, то завтра может на работу вообще не выходить, а искать новоеместо.

Скажу прямо, я не очень‑то рассчитывала на успех, нодевица, взглянув на мое лицо, испуганно протянула карточку с номером. Немалоэтому подивившись, я решила, что Главный оставил ей на мой счет какие‑нибудьособые распоряжения.

– Виталий Андреевич, мне срочно нужно с вамипереговорить! – выпалила я в трубку, как только ее сняли на том концелинии. – Дело не терпит отлагательства, у меня в руке бомба почищепредыдущей!

Очевидно, он понял по моему голосу, что я не преувеличиваю,потому что сказал, что через час будет в редакции и чтобы я никуда не уходилаиз его кабинета и не выносила материалы.

Этот час я провела как белый человек. Прежде всего, явызвала фотомодель и попросила ее вынести из кабинета букет желтых хризантем –сами понимаете, мне нужно было к приходу Главного находиться в хорошей форме,ни о какой аллергии не могло быть и речи. Затем я взяла предложеннуюсекретаршей чашку отлично сваренного кофе и выпила его не спеша, после чегозакурила сигарету и удобно расположилась в кресле Главного. Сидеть за егостолом мне очень понравилось: чувствуешь себя значительной персоной. О мертвойЛике я старалась не думать – в конце концов, она мне никто, мы даже не былизнакомы.

Только‑только я успела причесаться и подкрасить губы,как в кабинете появился его хозяин. Надо отдать ему должное – уложился не зачас, а за пятьдесят три минуты.

Мы прослушали пленку, после чего я рассказала, как она комне попала и что я нашла в квартире Лики, когда поехала к ней для подтверждениясвоих подозрений.

– Кто‑нибудь еще знает об этом? –осведомился Главный. – Вы не сообщили в милицию?

Я ответила, что не сообщала и объяснила, почему.

– Умница, – похвалил Главный, – газета преждевсего.

– Что теперь делать, Виталий Андреевич? – Я твердопоглядела ему в глаза, так, чтобы он понял: всю ответственность за случившеесяпускай принимает на себя, иначе я не согласна. А что – он начальник, так пустьи руководит! А то потом неприятностей с милицией не оберешься.

Ну что же, – медленно начал Главный, – запомните,девочка, в нашем деле, как нигде, важно, сказав «а», обязательно говорить «б»,причем как можно скорее, пока читатели про «а» не забыли. Уж если мы началипубликацию материалов про махинации с коммерческой недвижимостью и затронулиэту опасную тему, а тем более назвали фамилию – в данном случае фамилиюБерезкина, – то следует теперь срочно заваливать читателя информацией. Ивсе время давать что‑то новое. Вот, как раз кстати вам прислали кассету.Они там, в КУГИ; еще не сообразили, как на прошлую статью реагировать, не тозащищать им Березкина, не то открещиваться, а мы им уже следующую бомбуподкинем!

– Да, но если кассета – фальшивая? – заикнуласья. – И Березкин ото всего отопрется, то есть это вообще не он по телефонус Ликой говорит…

– Ну он‑то, разумеется, будет всеотрицать! – усмехнулся Главный. – Тем более что на кассете он ничеготакого и не говорит, в основном она его обвиняет в убийстве Антонова.

– Так если мы опубликуем, он может подать на газету всуд!

– Девочка, – рассмеялся Главный, – да емубудет не до того! Ему не честное имя свое нужно будет отстаивать, а свободу! Дана него после убийства этой самой Лики милиция так наедет, что о нашей газетеон и не вспомнит!