Когда я зашнуровывала ботинки, мамуля возникла на пороге:

– Ты куда это?

– Сигареты кончились! – крикнула я уже с лестницы.

Когда парень из мастерской увидел меня в скромненькойкурточке и неизменных джинсах, видно, у него появились кое‑какиесомнения.

– Слушай, у нас не будет неприятностей? – спросилон, принимая ключи.

– Если и будут, то только у меня, – успокоила яего, – давайте, ребятки, скорее…

Сорок минут я слонялась по улицам и ужасно замерзла. Ноключи Федя сделал отлично. Дома за дверью мамулиной комнаты по‑прежнемупел Паваротти. Этак любого мужика можно отвадить, о чем она только думает!

Я положила ключи в карман пальто перекормленного белькантоПетра Ильича и облегченно вздохнула.

К счастью, сломанную дверь, деньги на ремонт которой впрошлый раз собирали общественницы, починить пока что не успели, и в подъездможно было войти, не зная кода. Навстречу мне тоже никто не попался. .

Надо сказать, что я ужасно нервничала: как‑никакпервый раз в жизни собиралась проникнуть в чужую квартиру. От волнения дрожалируки, и ключ долго не мог попасть в замочную скважину. В моем воображениирисовались картины того, как бдительные соседи хватают меня за руку и волокут вмилицию, как воровку…

Но ключ наконец попал в скважину – да здравствует умелецФедя! – замок открылся, я вошла в квартиру и торопливо захлопнула дверь засобой. В квартире было тихо и слегка пахло пылью и затхлостью. Я несколькосекунд постояла в прихожей, унимая сердцебиение, и отправилась на разведку.

Кухня пока не привлекла моего внимания, как и небольшаяполутемная спальня. Вторая комната была, судя по всему, кабинетом. Здесь стоялибольшой письменный стол с многочисленными ящиками и второй стол поменьше, накотором расположился компьютер с периферийными устройствами.

Я начала с самого простого: стала один за другим выдвигатьящики письменного стола.

В верхнем ящике лежала большая пластиковая папка сэтикеткой: «Новоапраксинский химический комбинат».

Осторожно открыв папку, я увидела кипу недоступных моемупониманию бумаг, содержавших, судя по всему, абсолютно полную информацию обэтом самом комбинате: ассортимент продукции, объем выпуска этой продукции запоследние годы, объем реализации, списки поставщиков, снабжающих комбинатсырьем и комплектующими изделиями, порядок расчетов с этими поставщиками,бюджет…

Наверное, если бы на моем месте был какой‑нибудьэкономист или хотя бы опытный бухгалтер, эти документы рассказали бы ему все охимическом комбинате, но я смогла только сделать единственный вывод: этоткомбинат почему‑то весьма интересует Петра Ильича.

А кстати, ехать в Новоапраксино надо с Московского вокзала,так что Петр Ильич, скорее всего, именно туда и ездил в июне.

Перелистывая документы в папке, я несколько раз натыкаласьна знакомую фамилию – Козодоев. Был у меня один знакомый – Никита Козодоев, мыучились с ним в одной школе и даже… Но, разумеется, это не он, мало ли на светеКозодоевых.

Закрыв папку и постаравшись придать ей первозданный вид, язадвинула верхний ящик стола и выдвинула второй.

Здесь меня ждал сюрприз. В этом ящике аккуратно, вхронологическом порядке были сложены все мои статьи за время работы в «Невскомвестнике». Статьи – это громко сказано, статей как таковых у меня было раз, дваи обчелся, да и те – легкая дамская болтовня вроде «Женщины и цветов», но здесьбыли собраны даже самые маленькие публикации, заметки в десяток строк. Япросмотрела это скупое досье, и мне стало грустно.

Без малого три года моей журналистской работы оставили послесебя тоненькую стопочку второсортных заметок на никому не интересные темы… Нет,в чем‑то Петр Ильич был прав: так жить нельзя, если я хочу оставить вжурналистике хоть какой‑то след!

Но что значит само это досье? Почему Петр Ильич собирал всемои статьи? Неужели только для того, чтобы убедиться, насколько плохо обстоятмои дела, и прийти к выводу, что мне необходимо помочь сделать журналистскуюкарьеру? Бред какой‑то!

Однако меня все больше и больше начинал интересовать этотчеловек.

Статьи были собраны за все время моей работы в газете, чтодоказывало факт пребывания Петра Ильича в нашем городе на протяжении долгоговремени. Впрочем, я это и так уже знала – само наличие квартиры вполнеподтверждало этот факт.

Сложив свои заметки в прежнем порядке, я задвинула второйящик и приступила к третьему.

Как говорила Алиса, все страньше и страньше. В этом ящикебыли сложены фотографии моей мамули. Но это были не милые снимки из семейногоальбома и не фотопортреты девять на двенадцать с трогательной подписью«Дорогому Пете от Ляли», это были не те фотографии, которые можно было ожидатьнайти в столе у влюбленного старичка, – здесь были снимки, профессиональносделанные с большого расстояния при помощи телеобъектива. Уж в таких‑товещах я разбираюсь, в газете у нас работают отличные фотографы, тот же ВитькаКолобков, например, и мне не раз случалось выезжать с ними на место событий, ивообще, работая в газете, с профессиональной фотографией сталкиваешься часто.

Так вот, это было вполне профессиональное фотонаблюдение:мамуля выходит из подъезда, мамуля разговаривает с соседкой, мамуля делаетпокупки в магазине, мамуля проводит занятия у себя на Ленфильме, мамуляостанавливает такси на улице…

Просмотрев толстую пачку фотографий, я как бы увидела маму сновой точки зрения. Снимки были сделаны совершенно бесстрастным человеком. Ябыла уверена, что снимал не Петр Ильич, потому что как бы он не относился кмоей матери, он не мог снимать так равнодушно. Приходилось признать: этаподборка снимков давала о ней очень хорошее представление. Я как бы зановопознакомилась с собственной матерью, потому что смотрела на нее сейчас не какдочь, а как посторонний наблюдательный человек.

Кто поручил неизвестному фотографу‑профессионалу сниматьмою мать? Кто поручил следить за ней?

Именно так можно было объяснить эти подробно‑равнодушныеснимки – слежкой. Судя по одежде, все фотографии были сделаны минувшим летом. Изаказал их, несомненно, сам Петр Ильич.

Что же это значит? Мои статьи, мамины фотографии… Петр Ильичочень тщательно готовился, но к чему и зачем? Он захотел проникнуть в наш дом иутвердиться в нем прочно и надолго. Надо признать, он в этом преуспел, но каковбудет его следующий шаг?

Под стопкой снимков, запечатлевших мамулю, валялась еще однафотография. На ней я с изумлением узнала ту самую рыжеволосую Светлану, котораяпредставилась мне в свое время любовницей покойного Ахтырского и вручила тедокументы, с помощью которых мы с Главным и запустили первую «бомбу». Светланасидела вполоборота за столиком кафе напротив представительного вальяжногомужчины с аккуратно зачесанными назад темными волосами. Они явно о чем‑тооживленно беседовали. Внизу на снимке я прочитала дату и время.