Проходная в главном здании была такая, как будто на дворестоял не 2001‑й год, а 1980‑й. Правда, я в те времена еще посещаладетский сад, но по рассказам очевидцев и советским фильмам представляла себепроходную завода брежневского периода именно так. Отличало ее только то, что вэтой проходной было совершенно безлюдно, если не считать тетку‑охранницу,судя по всему, родную сестру той, с которой я общалась возле ворот. Дажечайник, так же как и у первой, закипал рядом с ней на колченогой тумбочке.

Тетка не обратила на меня внимания, и только когда я, пройдямимо нее, обернулась и спросила, где можно найти Никиту Андреича, она бдительнопоглядела на меня сквозь маленькие круглые очки и поинтересовалась, кто ятакая. Я ответила правду, что я корреспондент газеты «Невский вестник», и дажепомахала перед ней нераскрытым удостоверением.

Тетка удивилась: судя по всему, пресса не жаловалапредприятие. По поводу Никиты Андреевича она раздумчиво ответила, что кто ж егознает, в кабинете он точно не сидит.

Я пошла по длинному полутемному коридору, освещенномулампами дневного света, горевшими не то что через одну, а скорее через три‑четыре.Унылое впечатление усугублялось висящими на стенах полуоборванными портретамипередовиков прошлого века и графиками, отражавшими борьбу цехов химкомбината закакое‑то переходящее знамя.

Людей в коридоре не было и в помине, и из выходящих в негодверей не раздавалось никаких звуков. Только откуда‑то из дальнего концаздания доносились тяжелые и гулкие удары металла по металлу.

Я пошла на этот звук, надеясь найти там хоть кого‑нибудь.

Толкнув высокую обшарпанную дверь, из‑за которойдоносились удары, я оказалась в огромном производственном помещении, гдемедленно двигалась по кругу зеленая металлическая карусель, почти такая же, накакой я каталась когда‑то в детстве, только вместо карет и лошадок наэтой карусели стояли большие железные бочки. Сверху к карусели спускаласьсложная система труб, по которым с журчанием и бульканьем что‑то текло.Сбоку от карусели ритмично подрагивал сложный агрегат, , возле которого стоялонесколько человек в грязных спецовках. Один из работяг упорно бил по торчашейиз агрегата трубе тяжелой кувалдой, остальные чесали затылки, с интересомсмотрели на своего коллегу и подавали ему, судя по всему, бесполезные, но оченьвыразительные советы.

Неожиданно в противоположном конце помещения распахнуласьдверь, и оттуда, как черт из табакерки, выскочил крепкий, коренастый и оченьзлой человек, в котором я с некоторым усилием узнала Никиту Козодоева.

Подскочив к работягам, он замахал руками и закричал:

– Сидоров, мать твою, ты что же делаешь? Ты жезагробишь агрегат, так твою и разэтак!

– Андреич! – обиженно воскликнул мужик скувалдой. – Так ить не фурычит она, сволочная хреновина! Процесс итьвстает!

– Процесс встает! – передразнил его Никита. –А ты, Сидоров, сними кожух да проверь внутри маслопровод, а не лупи по техникекувалдой!

– Так ить отвинчивать надо… – тоскливо проныл Сидоров,но, понимая, что отвертеться на этот раз не удастся, достал отвертку и началмедленно отворачивать винты.

– А вы что без дела стоите? – рявкнул Никита назрителей, с живейшим интересом наблюдавших за трудовым процессом. – Беритеотвертки, помогайте Сидорову!

Тут он заметил меня и в том же запале закричал:

– Почему в цеху посторонние?

Работяги как по команде повернулись и изумленно воззрилисьна меня.

– Это ктой‑то? – басом спросил Сидоров, неотрывая глаз от мамулиного разноцветного шарфа.

– Это я вас спрашиваю: кто она такая? – заоралНикита.

– Никита! – Я шагнула ему навстречу. – Тыменя не узнаешь?

Он застыл, удивленно хлопая ресницами, и стал удивительнопохож на себя прежнего, так что я чуть не прослезилась и задумала про себя:если сейчас он меня узнает, все будет хорошо. Я не успела подумать, что именнобудет хорошо, но у меня в мозгу именно так и прозвучало: все будет хорошо.

А Никита сделал шаг мне навстречу, лицо у него сделалосьудивительно глупым, и он неуверенно сказал:

– Простите…

С памятью у Никиты Андреича обстояло неважно, так что я дажерасстроилась: а вдруг он и вправду меня не узнает? Ведь прошло столько лет…

– Общество имени Леонардо да Винчи, – нетерпеливонапомнила я Никите.

– Ой! – обрадовался он. – Я вспомнил! Саша,да?

– Ну наконец‑то. – Я вздохнула соблегчением: все‑таки узнал.

– А что ты здесь делаешь? – спросил он не оченьласково – девочке из его школьного детства не место было в этом обшарпанномцеху с работягами, да и Никите некогда было предаваться воспоминаниям.

– Тебя ищу, – ответила я почти чистуюправду, – ты не думай, я по делу…

Он почему‑то слегка покраснел, потом оглянулся наработяг и сказал им совсем не таким голосом, как раньше:

– Ну вы тут… это… разберитесь! – И, несдержавшись, добавил: – Сидоров… Чтоб у меня без кувалды!

– Андреич! – истово воскликнул Сидоров, ударивсебя в грудь. – Обижаешь! Да чтоб я… Да ни в жисть! Что же мы – непонимаем? – И снова углубился в нехитрый трудовой процесс.

Мы с Никитой вышли в коридор, и он двинулся по нему,удивленно оглядываясь на меня и собираясь с духом, чтобы снова задатьволновавший его вопрос.

– Не мучайся, – усмехнулась я, – я вообще‑тотолько недавно узнала, что ты здесь работаешь, и решила соединить приятное сполезным. А так мне все равно нужно было на этот комбинат ехать. Я вообще‑тожурналист, корреспондент «Невского вестника». У тебя тут кабинет есть, или таквесь день и бегаешь по цехам?

– Бегаю… – протянул Никита извиняющимся голосом. –Но кабинет, конечно, есть, мы сейчас туда идем.

Мы свернули в боковой коридор, поднялись по металлическойлесенке, похожей на корабельный трап и подошли к двери с табличкой «Н. А.Козодоев, заместитель директора».

Никита распахнул дверь. За маленьким столиком сиделаневысокая полная женщина средних лет в очках и вязала носок. При виденачальника она поспешно спрятала вязание в ящик стола и уставилась на Никитупреданным взором. Он махнул ей рукой, пробурчал что‑то невразумительное ипрошел в следующую дверь, которая вела в сам его кабинет.

Кабинет был маленький и неуютный, видно было, что хозяинпосещал его редко.

Никита пододвинул мне стул, сам уселся за стол, потомподскочил и спросил:

– Тебе, может быть, кофе?

– Нет‑нет, – замахала я руками, подумав, чтоего секретарше снова придется оторваться от вязания, а также о том, какую бурдуможет сварить эта грымза. Судя по обстановке в кабинете, она совершенно неследит за своим начальником Никитой. Вон, пыль на подоконнике, и вода в графинеаж позеленела. Да и занавески некрасиво провисли, и никому нет до этого дела.Нет, из рук этой женщины я не хочу принимать ничего, даже кофе.