Как будто она уже знает. Нутром чую, что за этим кроется нечто большее, чем кажется на первый взгляд.

– Ну, в основном потому, что я беспокоюсь, что полиция начнет копать и раскроет всю эту историю – и мы каким-то образом окажемся объектом пристального изучения… Нас буквально под микроскопом начнут рассматривать. – Кручу свой бокал за ножку, проворачивая его на столе и не смея посмотреть подруге в глаза.

– О господи… Прости мне мою легкомысленность, – говорит Ройшин. Слышу глубокий вдох, прежде чем она продолжает: – Ладно, но это ведь не может иметь особого значения, правда? Просто то, что ты узнала об их романе, вовсе не означает, что у тебя имелся мотив для ее похищения, Джен, – это просто безумие. И это случилось в прошлом году – теперь все давно позади. Плюс… – Ройшин наклоняется вперед, кладет свою руку поверх моей, не давая мне опрокинуть бокал и заставляя меня встретиться с ней взглядом. – Ее похитили с улицы, подруга. Поздно ночью. Могу предположить, что вы с Марком были дома, надежно укрытые одеялком, так что даже если полиция и узнает об этом, ни один из вас не попадет под микроскоп, потому что никто из вас не был поблизости от нее в момент похищения. Согласна? – Она делает паузу, пожимая мне руку, чтобы добиться ответа. – Согласна? А, Джен?

Голос у нее умоляющий, она отчаянно хочет, чтобы я с ней согласилась. Но я не могу. Я молчу.

– Черт возьми, Джен, да скажи же мне, что ты не была рядом с ней в ту ночь?

– Мне нужна дружеская поддержка, Ро, – говорю я. – Прошу тебя: можешь меня просто выслушать и не перебивать, пока я тебе все это рассказываю?

Лицо ее бледнеет, и она убирает свою руку от моей. Вижу, как Ройшин сглатывает, а затем поджимает губы. Явно раздумывает, хочет ли услышать то, что я собираюсь сказать. Я не виню ее. Выкладывая ей все это, я втягиваю ее в свои проблемы. Делаю соучастницей. Ведь потом я попрошу ее не повторять никому ни слова из сказанного. По сути, склоню ее солгать ради меня. Я подвергаю узы нашей дружбы серьезному испытанию на прочность, переступив черту. Но у меня нет выбора: Ройшин – это все, что у меня есть. Однако, рассказывая ей об Оливии, изувеченных животных, которых мне подбрасывали, браслете, – я раскрываю лишь половину истории. Исключив переменную, кто мой отец, я даю лишь часть уравнения. Как я могу ожидать, что она поможет мне, если у нее нет всей правды?

Может, мне не стоит быть такой эгоистичной… Сняв с себя бремя, взамен я нагружу ее. А это несправедливо. И это может оказаться худшим решением, которое я когда-либо принимала. Она моя самая близкая подруга – моя единственная подруга. Раскрывая свое прошлое – кто я на самом деле, – я сильно рискую. Как только Ройшин об этом узнает, она может полностью дистанцироваться от меня – сказать, что не хочет больше иметь со мной ничего общего. Или, что еще хуже, может рассказать другим, и меня разоблачат. Я уверена, что в любом случае на данный момент полиция очень заинтересовалась бы мной, если б узнала, что я дочь Губителя репейниц. Он, конечно, может надежно сидеть за решеткой, неспособный совершать дальнейшие злодеяния, но, если учесть, что Оливия полностью соответствует его типологии жертвы, не будут ли они присматриваться ко мне и думать, что я продолжила то, на чем остановился мой отец?

В конечном счете все сводится к следующему: могу ли я доверить Ройшин свою судьбу?

Глава 35

Губитель репейниц

Закоулки сознания серийного убийцы

Пола Слейтера: взгляд изнутри

Он думает, что распечатанные отрывки, на которые ему было позволено глянуть, станут частью окончательной рукописи книги про него, которая должна быть опубликована через восемнадцать месяцев. Думает, что я собираюсь показать ему законченную рукопись перед отправкой ее моему редактору.

Но нет у меня никакого редактора…

И на самом деле я не пишу эту долбаную книгу.

При моем первом посещении тюрьмы с целью встретиться с человеком, которого СМИ окрестили Губителем репейниц, он сидел, уверенно выпрямившись, расправив плечи и свободно сложив руки на столе перед собой. На том, что разделял нас, удерживая его на безопасном расстоянии от меня (хотя, стоит об этом сейчас подумать, маленький столик на самом деле не обеспечивал никакой защиты. Если б он захотел протянуть руку и схватить меня, то запросто мог это сделать. Впрочем, присутствие поблизости тюремных надзирателей успокаивало – он не смог бы причинить никакого реального вреда, даже если б набросился на меня, не так ли?)

Перед личной встречей у меня изрядно тряслись поджилки – до сих пор мы общались только по переписке, и лишь совсем недавно впервые переговорили по телефону, – а кроме того, мне впервые довелось переступить порог тюрьмы. Неудивительно, однако, что Пол быстро успокоил меня – он стремился утвердить свое господство, но в то же время хотел, чтобы мне было комфортно в его присутствии. Думаю, учитывая тему нашего предыдущего общения, он хотел продемонстрировать свое рвение рассказать свою историю, но желал контролировать ее – а точнее, меня – и то, как она будет рассказана. Что мне обязательно надо в нее включить. А что следует опустить.

Просто прекрасно! Мне хотелось, чтобы он поверил, будто у него есть преимущество, будто он – главный. В смысле, так оно по-любому и было – в конце концов, он сказал бы мне ровно то, о чем хотел поставить меня в известность. Но все-таки это мне решать, что именно будет записано, и как и каким образом я в дальнейшем поступлю со всей этой информацией. Я собираюсь и дальше показывать ему отрывочные фрагменты того, что пишу, – достаточно, чтобы все выглядело так, будто я делаю профессиональную работу. Он вроде был доволен вступлением – я регулярно повторяю ему, что покажу окончательный вариант своему редактору, как мы с ним обсудили и договорились. Он думает, что я делаю это ради любви.

И это и вправду так, хотя и довольно окольным путем.

Глава 36

Дженни

Понедельник

Этим утром голова у меня куда меньше забита всяким мысленным мусором, а тело не столь сковано, когда я принимаю душ. Даже ловлю себя на том, что, готовя завтрак, мурлычу под нос какую-то привязчивую мелодию, которая играла, когда сработал